Анастасия Завитушка - Закатное утро

Вскоре мне предстояло пойти учиться в школу. О Глебе я никому, естественно, не рассказывала. Уже давно поняла, что его никто не видит. Одно время мне было одиноко среди людей, но потом я привыкла к обществу.

– Как тебя зовут? – обратилась ко мне одноклассница с белым конским хвостом.

– Роза, – ответила я, теребя край листа рабочей тетрадки. Её внимание меня смутило.

– А чё не Фиалка? – съязвила она, ехидно улыбаясь. Практически все ребята, услышав это, громко засмеялись. Ну, как засмеялись, заржали. Ощущение было, что я попала в конюшню.

– А тебя? – неуверенно спросила я, хотя и так знала её имя. Мой вопрос не был слышен из-за гула смеха. Я ощутила, как щёки стремительно краснеют. Отчего-то стало стыдно мне. Хотя мне-то стыдится как раз и нечего было. Никогда в голову не приходило, что над моим именем можно так весело смеяться.

– А меня – Юля, – она оскалила зубы в фальшивой доброжелательной улыбке. – И я здесь самая лучшая!

Больше я ничего не говорила, а она иногда с презрением и усмешкой на меня поглядывала. Но почему-то тогда мне показалось, что мы могли бы подружиться, нужно всего лишь немного времени.

После уроков я вышла из школы, Глеб шёл впереди меня. Дорога пролегала через дворы. Мы завернули за угол, как вдруг меня кто-то окликнул по имени. Я оглянулась: это была Юля и ещё две девочки из моего класса – её подружки. Ничего не говоря, они накинулись на меня и стали хватать за волосы, таская из стороны в сторону. Всё случилось так неожиданно, что я даже не успела сообразить, что происходит.

– Отстаньте от меня! – закричала я не своим голосом. Они обступили вокруг меня и стали толкать то в одну сторону, то в другую. Их костлявые кулачки ударяли меня то в бока, то в спину, то по животу. Глеба я не видела.

– Тебе не идут эти заколки! – Юля с неким удовольствием отодрала с моих волос все заколки, которые мама так бережно закалывала, и прилюдно сломала. Искусственные цветочки полетели на асфальт. Следом – железное основание, котороми заколки крепились к волосам. Дальше последовали удары по голове и лицу. Не помню, что именно кричала, вроде как звала на помощь Глеба.

Не вырваться, не убежать

Они продолжали наносить удары руками и ногами, весело смеясь и обзываясь, словно я была не человеком, а грушей для битья. Я чувствовала, как теряю сознание, уже не ощущая боли. Перед глазами всё плыло. Мир-то и дело озаряли белые вспышки света.

В глазах становилось всё темнее и темнее… и вскоре всё прекратилось. Я услышала отчетливый «кряк», словно что-то хрустнуло, а следом расплывчато увидела, как Юля замертво рухнула на асфальт. Упала она, а не я. На её лице застыло удивление. В глазах немой вопрос.

Её подружки перестали меня бить и громко запищали. Через секунду их уже не было, они разбежались в разные стороны. Я всё ещё в сознании, но уже ничего не соображая, успела увидеть, как вокруг Юлиной головы растекалась огромная лужа крови. Дальше я отключилась.

Мама сидела за столом и нервно трясла ногой.

– Мам, я этого не делала, – произнесла я, стоя в дверном проеме кухни.

– Тогда кто? – она бросила недоверчивый взгляд и сразу же отвернулась. – Те девочки сказали, что это сделала ты! – голос дрожал и был слишком резким. Мне хотелось подойти и обнять её, но казалось, что всплыл какой-то незримый барьер, который не позволял ступить и шагу.

– Кто? – Она прикрыла рот ладонью, сейчас расплачется. – Ну кто? Твой выдуманный друг? – она уже начала срываться на крик.

«Да, это сделал он», – мысленно произнесла я, но вслух сказать побоялась.

– О, Господи, только этого нам не хватало! – запричитала она, и по лицу покатились слезы. Я ушла из кухни, оставив её наедине со своими мыслями.

У меня всё болело; руки и спина были в синяках, а на голове уйма шишек, разбита губа и нос, но, несмотря на это, она мне не верила. Тут домой вернулся отец, мать выбежала из кухни.

– Ну что? Какие новости? – послышался одновременно озабоченный и пропитанный надеждой голос матери.

– В общем… – отец, немного подумав, сел на диван. – Удар был очень большой силы… Скорее всего кирпич отвалился от дома с пятого этажа и… – он недолго помолчал. – Ну, не мог ребенок ударить с такой силой! – выпалил он, – Так что… это несчастный случай.

– О, славу Богу, – взмолилась она и припала к груди мужа.

– Я думаю, некоторое время тебе не стоит посещать школу, – обратился ко мне отец. – А ещё лучше… перейдём в другую, – он глянул на мать, она его явно поддерживала.

– Да, и тогда точно все будут считать, что это я убила её, – совершенно спокойно произнесла я.

– Так будет лучше для всех, – заключил отец.

После всего произошедшего я всё чаще задумывалась о смерти. Перед глазами то и дело всплывала лежащая на асфальте Юля в луже собственной крови, вспоминался этот «кряк», звук проломленного черепа, от которого меня всю перетряхивало и тянуло рвать.

Вот был человек: ел, спал, разговаривал, жил, как все остальные, – и вдруг его не стало. И неважно, свалился с пятого этажа кирпич или его поразила какая-то страшная болезнь, – это всё равносильно, одинаково. Смерть есть смерть. Хоть я никого и не убивала, я все же чувствовала за этим ответственность, которая вот-вот перерастет в чувство вины. Я видела, как многие ребята обходят меня стороной, словно я дикий зверь. В их глазах читалась брезгливость и страх, который они тщательно прятали. Я чувствовала, как дрожат их сердца.

Я сидела у окна и смотрела на улицу, рядом сидел Глеб, он тоже разглядывал прохожих, проезжающие машины. «Как же здорово, когда тебя никто не видит», – подумала я.

– Как же здорово, когда тебя никто не видит, – тихо повторил он мои мысли, не отрывая печальных глаз от вида вечернего города. Как же давно я с ним не разговаривала.

– Была бы моя воля, я бы исчезла, – почти шепотом пробормотала я.

– Зачем? – он перевел свой взгляд на меня.

– Просто так…

– В самом деле, исчезнуть значит стать пустотой. А в пустоте нет смысла, она бессмысленна. – Он вновь перевёл взгляд на улицу.

Мы ещё долго наблюдали за серым миром, сквозь прозрачное, искаженное в некоторых местах, стекло.

Юлю похоронили через несколько дней, говорят, что её родители сильно убивались, мать несколько раз теряла сознание. После того, как Юлино тело было предано земле, она явилась ко мне ночью. Она стояла посреди комнаты в полумраке с проломленным черепом, из которого сочилась алая кровь. Она что-то беззвучно говорила, как рыба, открывая рот, из которого то и дело сыпалась рыхлая земля.

– Чего она хочет? – спросила я у Глеба, он удобно расположился на подоконнике, разглядывая ночное небо.

– Ты забрала её голос, она хочет его вернуть, – ответил он.