Юлия Сова - Путь веры

Расстановка сил в новой семье стала понятна сразу. Первое впечатление мужественности и решительности, которое Рома произвёл на Таню, стремительно испарялось в холодных интерьерах квартиры его отца. Интерьеры здесь и вправду были удивительны. Монументальная величественность обыкновенной мебели не имела ничего общего с изысканностью, но на всех вещах будто бы стоял маркер качества, подчёркнутый их размерами, лоском натуральных материалов и производства малым тиражом. Первое время, не привыкшая к атласным обивкам и глянцевым поверхностям, Таня натурально боялась лишний раз где-нибудь присесть, чтобы ненароком не повредить столь «дорогие» предметы.

Правила здесь устанавливал Андрей Васильевич, и только он, чему Танин муж, как она это вскоре поняла, был только рад. Он вообще абстрагировался от семейной жизни, все бытовые вопросы отдав в распоряжение Тани, а значит, своего отца, поскольку решал всё только он. По прошествии времени она так и не приучилась считать этот дом мужниным или тем более своим. Свёкор, недавно вышедший на пенсию, практически постоянно находился дома, а иногда мог куда-то исчезнуть в течение дня или даже ночью, а потом вдруг внезапно появиться, и никто не слышал, когда он ушёл и вернулся. Ни сыну, ни тем более невестке, конечно, не приходило в голову спрашивать мужчину, где он был, но иногда это порядком пугало. Особенно когда он вдруг выходил из своей комнаты – кабинета, тогда как все были уверены, что дома его нет.

Кроме того, его регулярно посещали визитёры, в присутствии которых, выходить из комнаты Тане запрещалось. Лишь иногда в коридоре она слышала мужские голоса с чеканными интонациями, выдававшими их профессиональную принадлежность.

Прошёл год, и первое впечатление грандиозности, поначалу возникшее у девушки от этого дома и квартиры, полностью исчезло. В подъезде заметно попахивало крысами и постоянно сквозило. А гигантские лестничные проёмы и поражавшие своей бесполезной монументальностью размеры ступенек и перил, эти высоченные потолки откровенно напрягали. Пока доберёшься до квартиры, успеваешь устать, будто пробежала кросс. Всего-то до третьего этажа приходилось подниматься на лифте, а тот, словно пыточный механизм, страшно лязгал и пугал обилием решёток.

Комнаты гигантской квартиры обдавали холодом и противоестественной для жилого помещения строгостью, как будто сами стены диктовали порядки и правила поведения здесь. Комфорта не было и на кухне, где в основном проводила время Гуля.

К удивлению Тани, домработница оказалась не просто скромной, но крайне замкнутой особой, находиться с которой в одном помещении было некомфортно. Как-то, в первые дни, Таня хотела было ей помочь по хозяйству, на что женщина отреагировала довольно резко, если не сказать агрессивно, выхватив у неё из рук тарелку и так посмотрев, словно сейчас ударит. Видно было, что домработница напугана, но чем именно, понять Таня не могла. Однако девушка не сердилась на неё. Она быстро догадалась, что дело не в ней и даже не в самой Гуле, но пока что ей было интересно, что тут на самом деле происходит.

Больше всего, как назло, Тане не нравилась комната, где они с мужем поселились. Как эта комната выглядела при жизни матери Романа, она не знала, но сейчас это было, пожалуй, самое холодное и унылое помещение во всей квартире. Длинная комната-пенал, уже, чем комната отца, но заметно светлее за счёт вытянутого высокого окна и серебристого оттенка узора на обоях. Такие обои были редкостью и в обычных магазинах не продавались. Только модницы – жёны номенклатурных работников могли себе позволить подобную роскошь. Кроме обоев на стенах, от прежней обитательницы здесь осталось несколько ваз, статуэток и цветы в горшках на подоконнике. От этих вещей особенно «пахло» неустроенностью и каким-то отчаянным вынужденным смирением. Их явно никто специально не выбирал для украшения этой комнаты, никому они не услаждали взор и не приносили никакой радости. Зачем они здесь? Впрочем, как раз на этот вопрос Таня ответила себе легко. Видимо, за тем же, зачем она сама пытается наводить тут какую-то красоту.

Да, едва ли в этих вазах когда-то стояли живые цветы…

Когда на улице, теперь, к сожалению, всё реже появлялись старьёвщики со своими громыхающими тележками, крича: Старьё берём, забираем! – Таня одёргивала саму себя, порываясь их позвать и разом избавиться от безликого унылого хлама. Чужих вещей, чужой судьбы. Ей вообще хотелось, и с каждым днём всё сильнее, позвать хоть кого-нибудь. Молодая женщина всё более отчётливо понимала, что с замужеством как будто резко отрезала себя от прежнего общества и не приобрела нового взамен. Иногда ей становилось так грустно от осознания собственного одиночества и непреходящего ощущения своей ненужности, что хотелось плакать. Но Таня держалась. Этот период привыкания пройдёт, а сейчас не время расслабляться, и так уже упущен целый год, когда она могла бы сделать что-то полезное, если не для общества, то хотя бы для самой себя. Написать диплом, отправиться на какие-нибудь дополнительные курсы, освоить что-то новое.

Таня молчала, но, когда мужа не было дома, свёкор бывал с ней весьма… Строг. И это ещё мягко сказано, точнее, подумано. Пожилой человек обыкновенно хоть и был интеллигентен, наедине позволял себе говорить ей откровенные грубости. Например, неоднократно намекал на её недостаточную женскую привлекательность и большие возможности выбирать у его сына. На деньги намекал, что, мол, Тане повезло так удачно выйти замуж, и уж если попала в такую семью, будь любезна соответствовать. Говорил, что, если она не «соберётся», сама не заметит, как всё потеряет. И что образование её пустое, ничего не стоит этот её институт, и другая бы, будь поумней, давно подумала о серьёзном образовании. И так всякий раз, когда у свёкра было настроение поговорить. К счастью, большую часть времени он предпочитал проводить в одиночестве, запершись в своей комнате, либо принимал посетителей. Но и в этой связи Тане «доставалось». Минут за пять до прихода кого-нибудь девушке наказывалось либо одеться прилично, сменив домашнее платье на костюм, либо скрыться в комнате и не выходить до ухода гостя.

Таня привыкла, и это было лучше, чем сталкиваться с отцом мужа в коридоре или на кухне. Иногда девушка с ужасом думала, что будет, если она родит ребёнка. Её собственная уязвимость повысится в разы, и свёкор тогда совсем её сгноит. О, нет. Только не это!

Прибарахлившийся старьёвщик катил свою тележку со двора. Согбенный старик в рванине. Не бродяга, не нищий, не пьянь. Просто человек с вот такой судьбой, роком, предназначением катать по дворам раздолбанную телегу и собирать старьё…