Сергей Сироткин - Путь. Часть 3. Последняя мысль

Ас вошёл в храм, разулся и, ступая как можно тише, совершенно уверенно, словно знал заранее, где искать Евсея, направился в огромный зал, где находились образы богов. Как и всегда, старик сидел перед деревянным обликом Перуна. Монах посмотрел на спину наставника, и ему показалось, что тот не дышит, успев превратиться в ещё одно изваяние, только не из дерева, а из высохшей от печали человеческой плоти. Ученик осторожно сел в последний раз рядом со своим учителем и, положив руку ему на плечо, тихо произнёс:

– Прости, отец, за все мои проступки, которыми я обидел тебя.

Евсей не выдержал этих слов и впервые разрыдался, пытаясь сдерживать свои всхлипы, чтобы, не дай бог, кто-нибудь их услышал или, того хуже, увидел слёзы старика. Он сжал руку ученика на своём плече и сквозь безудержный плач ответил:

– Убьют они тебя, выродки проклятые! А мне останется только оплакивать бездыханное твоё тело! Молю! Пожалей старика! Не уходи!

– Они не выродки, – всё-таки, как обычно, возразил ученик. – Они заблудились во мраке лжи. Их надо вывести к Свету.

– Кому надо?! – вскрикнул старик, смахивая рукавом рубахи слёзы. – Я не знаю, кому надо! Вот, кому надо, тот пусть и идёт, выводит этих слепцов!

– Мне надо, отец, – тихим голосом произнёс Ас. – Это моя судьба.

– Судьба! Сидит там у своего озера, судьбы рисует! Чтоб её через пень колоду! – гневно бросил старик, глядя в ночную темноту зала.

– Не серчай, – пытался утешить Ас учителя. – Ей видней.

– Видней ей! Придёт Демон, всё равно сметёт всех с лица мира! Чего их выводить то? А?

– Так если получится вывести из мрака заблудших людей, то и сметать некого будет.

– Всех ото лжи не исцелишь! Такова природа человека! Всегда найдутся негодники, что вляпаются в дерьмо, а, вляпавшись, и остальных за собой потянут, чтоб не одиноко тонуть было! Это я тебе точно говорю! Можешь у своей всевидящей девы спросить, что судьбы рисует!

– Значит, необходимо нести людям Свет, чтобы не шли за тонущими во лжи глупцами.

Евсей, стараясь успокоиться, громко выдохнул, и, утирая с лица остатки слёз, посмотрел на лик Перуна.

– Тяжко на душе, хоть вой, – тихо обронил наставник и, сделав долгую паузу, погрузился в размышления. – Да понимаю я, что верно ты говоришь! – внезапно прервал он молчание, повернулся к ученику и посмотрел взглядом, полным решимости и непреклонной воли. – Только жертвы твоей я не приму! – жёстко заявил он. – Так и знай! И помни! Смертью своей торжества правды не добьёшься! Понял?!

– Я запомню, отец.

– Ты уж постарайся, сынок, – вдруг мягким голосом молвил старик, и из его глаз снова предательски потекли слёзы.

Так и сидели наставник и ученик молча, прощаясь друг с другом, перед тем, как расстаться. Возможно, навсегда. Казалось, мир перестал вращаться вокруг своей драгоценной жёлтой звезды, пытаясь продлить этот момент, когда люди могли побыть вместе… живыми. Даже сверчок замолчал, боясь невольно добавить людям печали заунывной музыкой. И лишь ветер изредка нарушал тишину, касаясь крыши храма. Но всё же мир продолжал вечный круг жизни, приближая рассвет, и Асу пора было уходить. Он не прощался. Не смог произнести этого горького и невыносимо трудного слова. А встал и, держа наставника за плечо, тихо сказал:

– Люблю тебя, отец. Спасибо за всё.

Затем решительно повернулся в сторону выхода и покинул храм. А спустя мгновения после ухода ученика зал вновь наполнился тихими всхлипами старика.

Верёвки врезались в руки сотника так, что он их почти не чувствовал. Кисти опухли и посинели. Сильно хотелось пить. От стекающего градом пота грязное и перемазанное чужой кровью тело жутко чесалось. Да и пищи во рту воина уже давно не было, отчего живот издавал временами громкое урчание.

На имперский лагерь уже успела опуститься ночь, а за Титом так никто и не приходил. Он сидел в клетке для преступников в ожидании военного трибунала, гадая о своей дальнейшей судьбе. Неопределённость томила, пытаясь, как будто нарочно по чьей-то указке, поселить в душе воина страх, но безрезультатно. Легионер не поддавался, контролируя эмоции, и, чтобы скоротать время, стараясь отвлечься от предстоящего судилища, считал удары своего сердца, которое умирать, не смотря ни на что, вовсе не собиралось, так как было полно сил и жажды жизни. Тит подполз к краю клетки и, прислонившись обнажённой спиной к уже успевшим остыть после жаркого дня прутьям, тихо вздохнул, испытывая короткое блаженство от слабой прохлады металла.

– Вот, и кончился путь великого сотника империи! – услышал Тит злорадный голос Клавдия, который вынырнул из темноты ночи, подойдя вплотную к решётке.

– Сбылась мечта лизоблюда! – усмехнулся сотник. – Жаждешь мести за выбитые зубы?

– Жажду! Жажду! – прошипел помощник трибуна, обнажая свою улыбку, невольно демонстрируя отсутствие пары зубов с левой стороны челюсти. – Очень хочу увидеть, как ты испустишь дух и отправишься в ад!

Помощник трибуна невзлюбил сотника с того самого дня, когда у них произошла пьяная стычка. Из-за чего произошла ссора во время празднования очередной победы, Клавдий не помнил, так как хмель затмил ему разум, что и привело к выбитым зубам, но обиду помощник трибуна всё равно затаил. Он, конечно, мог потребовать немедленного возмездия, по которому сотнику полагалась неминуемая смерть за нанесение телесных повреждений старшему по званию, но делать этого не стал по причине отсутствия свидетелей. Тит мог легко оправдаться, заявив, что помощник получил травму в бою, и теперь с помощью неё хочет свести какие-то давние счёты. Причём сотник был любимцем не только простых воинов, но и вышестоящего командования, и сумел бы с лёгкостью избежать наказания. Потому Клавдий затаил своё желание отомстить и терпеливо ждал удобного момента. И он настал, да ещё какой! Сотник своими же руками обрёк себя на казнь за невыполнение приказа, и от этого злорадству Клавдия не было предела. Потерявшему зубы легионеру даже не пришлось строить козни против своего обидчика, а осталось только взирать на его позорную для каждого воина смерть, утоляя жажду долгожданной мести.

– Не боишься со мной встретиться в аду? – с ухмылкой на лице поинтересовался Тит.

– Уверен, если я и отправлюсь вслед за тобой в обитель вечных мук, тебе там будет не до меня! Ха-ха-ха! – разразился громким смехом Клавдий. Жутко смеясь, он был очень похож сейчас на беса, глумящегося над своей беззащитной жертвой. Смех доставлял ему невероятное наслаждение, и он никак не мог остановиться.

Сохраняя самообладание, сидя с хладнокровным выражением лица, Тит терпеливо ждал, пока помощник трибуна вдоволь насмеётся. Но не дождался, и с наигранной добродушной улыбкой на лице, соперничающей с искренней нескрываемой ненавистью во взгляде, громко произнёс: