Сергей Сироткин - Путь. Часть 3. Последняя мысль

– Ты не представляешь, как я счастлив оттого, что доставляю тебе столько радости! Если б я только мог обнять тебя в последний раз, то ты обязательно почувствовал своими благородными костями моё безграничное счастье! – намекнул сотник о причине их ссоры, о которой Клавдий так и не сумел вспомнить. – Но, к сожалению, друг, у меня связаны руки!

Клавдий услышал сотника и сразу осёкся, перестав смеяться. На его лице заиграли желваки, вещая, что их обладатель невероятно сильно злится.

– Вот, теперь ты мне нравишься! – продолжал наигранно улыбаться Тит. – Злоба тебе к лицу! Надеюсь, от неё ты и сдохнешь, потому что смерти от руки воина на поле битвы ты, благородный выродок, не достоин! – и сотник, перестав внезапно улыбаться, посмотрел на помощника трибуна с такой лютой ненавистью, что, если бы у неё имелись руки, то Клавдий немедленно был задушен.

– Может, оно и будет так, как ты говоришь. Время покажет. Только вот, тебе пасть в битве точно не суждено! И в отличие от тебя, я увижу, как ты сдохнешь позорной смертью! Скоро тебя отведут к трибуну на суд, где будешь приговорён к долгой, мучительной смерти. А на рассвете тебя казнят, и я с удовольствием посмотрю, как ты медленно подыхаешь! – прошипел помощник трибуна и, резко развернувшись, скрылся в ночной темноте.

«Жду, не дождусь!» – с усмешкой мысленно бросил Тит то ли себе, то ли Клавдию и поник головой, понимая: смерть уже стоит за спиной в нетерпеливом ожидании своего долгожданного трофея.

Клавдий был прав – вскоре пришла охрана трибуна и, освободив Тита из клетки, повела его через весь лагерь к главной палатке. Легионеры, увидев связанного сотника, умолкали, сопровождая его грустными взглядами не сомневаясь в том, что, пожалуй, лучший воин империи идёт сейчас на оглашение своего смертного приговора. Все, кто сидел, встали. Из палаток вышел почти весь имперский легион. Лагерь погрузился в полную тишину, словно Тит уже умер, и собратья по оружию провожали легендарного воина в последний путь, на погребальный костёр.

Процессия остановилась у роскошной красной палатки. Часть охраны осталась у входа, остальные вместе с сотником вошли внутрь. Тита ввели в покои трибуна, а легион продолжал стоять неподвижно в ожидании смертного приговора, но в надежде, что трибун проявит милосердие и, учтя все заслуги сотника, оставит ему жизнь. Только в это мало кто верил, так как закон дисциплины был строг и безжалостен для всех, не взирая ни на какие высокие награды и заслуги перед империей.

Сотник стоял посреди палатки, выпрямившись, не давая даже намёка на обречённость своего положения, и смотрел прямо перед собой, словно находился сейчас не на суде, а в строю. Такую непреклонность духа своего подчинённого трибун, конечно же, заметил. Одетый в пурпурную тогу, он встал со своего ложа и неспешно подошёл к Титу вплотную. Военачальник заглянул в глаза сотнику, но взгляд легионера был устремлён вперёд, в мнимую даль, будто он не замечал командира.

– Уверен, ты знаешь, почему связан и стоишь предо мной, – тихим голосом произнёс трибун. Его гладко выбритое лицо было каменным, скрывающим все эмоции, но взгляд серых глаз командира легиона выражал некоторое восхищение и расположенность к преступнику.

– Да, – коротко, звонко и чётко ответил Тит, как и полагается легионеру при разговоре с командиром.

– Ты слышал первый сигнал к отступлению во время битвы? – спросил трибун.

– Да, – честно ответил сотник.

– Но решил, что твой трибун сошёл с ума! Так?! – повысил интонацию военачальник, давая понять: оставшиеся в живых воины сотни уже с пристрастием опрошены, и трибун знает обо всём, что говорил и делал во время битвы Тит.

«Вот, почему меня так долго держали в клетке! – подумал сотник. – Наверное, моих легионеров допрашивал лично Клавдий, который стоит сейчас в дальнем углу палатки и тихо наслаждается моим безвыходным положением. А, выведав у воинов, что я слышал сигнал к отступлению и умышленно ослушался приказа, прибежал ко мне позлорадствовать. Гнида! – на лице Тита появились желваки, но трибун их не заметил, так как повернулся к легионеру спиной. – Надеюсь, после допроса легионеры выжили. Хотя, их всё равно казнят».

– Я был уверен, что мы сможем одолеть врага! – громко заявил сотник, продолжая смотреть вперёд, не моргая.

– То есть тебе, сотнику, видней, чем трибуну, когда наступать, а когда отступать, – рассуждал командир легиона, медленно расхаживая из стороны в сторону перед Титом. – Ты ведь самый умный, смелый, достойный воин империи, и должен быть на моём месте, а мне, по твоему разумению, остаётся возглавить жалкие остатки сотни, так как практически всё вверенное тебе империей подразделение погибло. Я правильно тебя понял? – тихим, вкрадчивым голосом спросил трибун.

– Никак нет! – чётко ответил Тит.

– А как тогда?! – остановился трибун возле Тита и, приблизившись, спросил его на ухо громким голосом.

– Не знаю, – голос сотника дрогнул.

– Вот, по причине того, что не знаешь, ты – сотник, а я – трибун. И на рассвете ты будешь казнён за нарушение дисциплины. Пятьдесят плетей!

На лице Клавдия проскользнула лёгкая улыбка, которую он немедленно сдержал, дабы никто не заметил его злорадства.

Пятьдесят плетей – серьёзное наказание. Никто не выдерживал и двадцати, а значит, большую часть ударов получит бездыханное тело сотника, и наказание будет представлять собой не столько казнь, сколько измывательство над трупом воина, нарушившим дисциплину в назидание остальным легионерам. Затем голову казнённого отрубят, насадят на копьё, и она ещё какое-то время, пока её череп не отполируют птицы и насекомые, послужит напоминанием о неотвратимости наказания за неисполнение приказов командира.

– Мы, конечно, не одержали сегодня победу, – продолжил неожиданно для всех присутствующих трибун, снова расхаживая из стороны в сторону. – Но по невероятному стечению обстоятельств не потерпели и поражения. И это благодаря тебе, сотник, – командир остановился и посмотрел на Тита. – Потому двадцать пять плетей, и тебе не отрубят голову после порки! Если выживешь после двадцати пяти ударов, будешь жить. Пусть решают твою судьбу боги, – трибун словно снимал с себя ответственность перед богами за возможную смерть Тита, которого многие считали слугой самой Тьмы. И даже допускал мысль, что именно благодаря Тьме, благоволящей сотнику, легиону удалось сегодня избежать очевидного поражения. – Если выживешь, легионеров твоей сотни не обезглавят, но ты вместе с ними будешь сослан в мрачные земли. Слышал о них?

– Да, трибун, – еле вымолвил Тит, впадая в лёгкую растерянность, так как ссылка в эти земли была для него худшим из наказаний. Но мысль о том, что он может спасти жизни своих собратьев, если выживет, несколько воодушевила сотника, не дав осознать в полной мере новость о неизбежной ссылке и впасть в уныние.