Ирина Малаховская-Пен - Выпусти меня

Тася неплохо справилась с омлетом. Они с Ильёй говорили, шутили, смеялись. Нужно было спросить, не забыла ли дочь выпить таблетки, но даже жалко было такой прекрасный дружеский завтрак портить напоминанием о транквилизаторах. Отламывая вилкой кусочки омлета и запивая его остывающим кофе, Галя с удовольствием наблюдала за своим ребёнком, живым и общительным, совсем как раньше, до психушки. Наблюдала за мужчиной, которого она до вчерашнего дня вообще не знала. Но с которым рядом было спокойно. Ночь ужасов, прожитая Галей сегодня, казалась просто страшным сном. Может не зря Таська вчера просила Илью остаться у них на ночь. Надо было поддержать эту идею. Но ведь он не согласился бы, скорее всего. Хотя, утром Илья первым делом пришёл к ним. И спасибо ему за это.

Надо выбираться из этой деревни. Идея была плохой. Чего ей вообще в голову пришло сюда тащиться, и ребёнка тащить? Но Галя знать не знала о том, что их дом имеет дурную славу. Его нужно продать! Точно. Дом купят, и у Гали будут ещё деньги на то, чтобы пережить сложные времена. Так она и поступит. Сегодня же вывесит объявление на ЦИАН, Авито, и прочие ресурсы. Правда, придётся сидеть тут, пока дом не купят. Галя сделает всё, чтобы это не затянулось надолго. Она напишет привлекательное объявление – уж это-то она умеет. Земля в Подмосковье стоит денег, а у них тут соток тридцать точно, не меньше. Правда, нужно обновить все документы. Тётя Злата что-то оформляла на неё, на Галю, ещё в девяностые, когда была принята земельная реформа. Но для продажи документы надо довести до ума. Тётка! Она не перезвонила, и не появилась в сети – уведомления не было. Странно как-то. Галя вытащила телефон и набрала номер Златы. Не абонент. А вот дома у Златы сняли трубку. Женщина. Но это была не Злата…

– …говорите, алё! Вас не слышно.

– Злата? – всё-таки спросила Галя.

За столом стало тихо. Илья и Тася примолкли и смотрели на неё.

– Нет. А кто спрашивает?

– Это Галя. Племянница её.

В трубке стало тихо, а потом возник мужской голос.

– Галка, привет. Мать умерла.

– Что? – она не поверила своим ушам. – Когда?

– Да с полгода уже как.

– Но почему ты мне не позвонил? – возопила Галя.

– А зачем? В завещании тебя нет. – хохотнул Артём.

– Тёма, ты мудак! – злобно выговорила Галя, и отключилась.

Ей было больно. Да, она не бывала у тётки годами. Как-то всё не до того было. Своя жизнь. Ребёнок, любовь, работа. Но как же можно вот так не сообщить Гале, что умерла женщина, которая растила её? Ну Тёма, ну и сволочь. Вот результат того, как Злата выделяла его, баловала, ничего делать не заставляла, лучший кусок ему подсовывала. А Гале кнут и тяжёлый труд. Понятно, почему Артём не сообщил ничего ей. Он Галю и за сестру-то не считал. Принеси-подай-пошла вон. Галя бы заплакала, но не было сил. И кофе не помог.

– Мам, ты чего ругаешься? – спросила притихшая Таська.

– Ничего, солнце. Бабка Злата твоя умерла. А мне и не сообщил никто даже.

– От чего? – вытаращила глаза Таська.

– Ох… я даже и не спросила. – ещё больше расстроилась Галя.

– Мама, ты что-то совсем расклеилась. – они с Ильёй переглянулись. – Ляг, отдохни. Я тут сама всё уберу.

– Спасибо. Простите меня.

Галя легла на диван. С пледом она не расставалась с тех пор, как встала. Почему ей так холодно? Подошёл Илья, присел в кресло рядом с диваном.

– Галь, ты как себя чувствуешь вообще? Не хочешь мне рассказать, что тут было?

Она посмотрела на него максимально удивлённо.

– Ой, да брось! Ты вечером была цветущей женщиной, полной сил. А с утра похожа на пациента Бухенвальда.

Галя начала смеяться. Это было плохо, цинично, бессовестно, но ей вдруг стало невероятно смешно. Даже горе отступило. И страх.

– Чего ты ржёшь? – нахмурился Илья.

– Ты точно врач! В Бухенвальде были узники, заключенные. Точно не пациенты.

– Я бы поспорил. – серьёзно ответил он. – Там ставились чудовищные медицинские опыты над людьми. Так что, завязывай ржать, и рассказывай. Почему ты не спала? Быстро, пока Таська там с посудой возится, гремит.

– Ладно. Но если я расскажу – ты сбежишь. Сразу же.

– Не надо за меня решать. Говори.

– Тут были шаги. – поведала Галя страшным шепотом. – В доме. Наверху. А потом по лестнице вниз. И обратно. Я светила фонариком. На лестницу. Но никого не увидела. Мне было невозможно страшно, но я решилась. Никого. Ну, а потом оно ушло обратно, и всё. Я ждала, что будет снова. Не дождалась. Но и не уснула уже.

Она потерла лицо руками.

– Я поседела, наверное. Даже не посмотрела. Поседела, да? – она наклонила голову.

Илья посмотрел. Галя не поседела. Он не сомневался, что эта женщина – крепкий орешек. И её слабость – это временно.

– Не поседела.

– Не зря тебя вчера Таська ночевать оставляла. Теперь я это понимаю. Только… ты бы ведь не остался, да?

Илья покачал головой. Хотел сказать Гале, что им с Таськой тоже нечего делать в этом подмосковном Амитивилле. Не успел. Вбежала Тася. В руках у неё была старая деревянная рамка, в которых обычно вешали фото на стену.

– Смотрите, что я нашла. Кто это, мам?

Она сунула Гале рамку. Галя смотрела на фотографию одну секунду.

– Ну, ты чего? Это же бабушка с дедом твои. И я. Я тебе их показывала. У меня такая же фотка есть.

– Не такая! – Тася взяла рамку с фото обратно. – Это мама твоя, это папа, это ты – по платью узнаю. А это кто?

Палец дочери завис над изображением. Галя всмотрелась. Она не сразу заметила – на фото был четвёртый человек. Ребёнок. Ещё одна девочка. Как две капли воды похожая на Галю. Только платье другое – воротник другой и узор тоже. У Гали острые уголки воротника и ромбы на ткани. А у второй девочки – круглый воротничок и на платье крупный горох. Но в остальном… это была абсолютная копия маленькой Гали!

– Боже, кто это? – она подскочила на диване.

– Я не знаю. У тебя спрашиваю. – ответила Тася.

– Я знаю. – встрял Илья, мельком взглянув на фотокарточку в рамке. – Это Валя.

Они обе смотрели на него глазами пришельцев.

– Валя. – повторил он. – Твоя сестра-близняшка.

Маша возвращалась с почты, где у неё состоялся непростой разговор с сестрой. Она жаловалась Злате на жизнь, которая последнее время стала странной, грозя превратиться в страшную. Мария чувствовала это всей душой. Всё до недавних пор было хорошо: дом, хозяйство, муж, дочки. Витя трудился в Москве, домой приезжал только на выходные. Зато Маше вовсе не приходилось думать о работе: она вела дом, хозяйство, да приглядывала за близняшками, Галей и Валей. Как-то раз Витя приехал с работы смурной.

– Что такое? – всплеснула руками Маша. – Рассчитали?

– Дура-баба. Чего сразу плохое думаешь? Никто меня не увольнял.