Павел Беляев - Тихий омут

– Ну, что ты? Что ты, дитя? Как можно так думать? Кончено же, нет. Твоя душа так же чиста и невинна, как и раньше. Ты ведь не делала ничего дурного, и никто от тебя не пострадал. Даже если знахарка учила тебя чему-то, это ещё не значит, что ты обязана пользоваться. За тебя, Ия, выбор не сделает никто. Ты можешь спокойно позабыть всё наставления лесной ведьмы и жить, как раньше. Чистый дух, соприкасаясь со скверной не пачкается, но делает грязь чуть белее.

– Но я больше не чиста духом, – упавшим голосом молвила девочка. – Я хочу мести. Желаю смерти всем, кто сжёг в тот день мою семью… Пусть они сдохнут! Пусть их голые кости жадно лижут языки пламени, как они делали это с моими родителями! Я хочу убить их всех! Разорвать собственными руками! Я боюсь саму себя, пастор!

Она облокотилась о стол. Воротник по бокам собрался к шее и встал дыбом спереди, приоткрыв для взгляда священника уже округлившуюся девичью грудь. Пастор сглотнул и с усилием перевёл взор на икону Илии Заступника. Сел рядом.

– Знаешь, Ия, быть может, для тебя это будет откровением, но мне, как никому иному, ведомо, что это значит – бояться самого себя. Именно в такие моменты наша вера претерпевает истинную проверку, – священник принялся потирать руки. Взгляд метался из стороны в сторону, лишь бы не задержаться в одном единственном месте. – Мне кажется, в жизни каждого из нас бывают такие ситуации, когда мы начинаем бояться собственных мыслей или, гм, стремлений… Такова наша природа, и тут уже ничего не поделаешь. Но испытать это должен каждый. Это как поговорка, знаешь, за одного битого двух небитых дают? Искушённый, но оставшийся на истинном пути гораздо ценнее того, кто никогда не стоял перед страшным выбором, ибо в нём можно быть уверенным до конца. Мы должны всецело отдать себя в руки Господа и молить его о вразумлении.

– Мне страшно, пастор! – всхлипнула девчонка и крепко прижалась к мужчине.

Он осторожно гладил её по голове, чуть загребая пальцами кудри, когда рука спускалась к шее. Если бы Ия в тот момент подняла взгляд, она бы ужаснулась. Безумный взгляд пастора метался из стороны в сторону, временами проваливаясь под полотняную рубашку в соблазнительную ложбинку между двумя небольшими холмиками.

Это длилось всего несколько мгновений, потом Клер взял себя в руки. Он откашлялся и осторожно высвободился из объятий девочки. Тыльной стороной ладони мужчина стёр слёзы с круглого личика и взглядом указал на алтарь.

– Взгляни, Ия, что ты видишь?

Она хлюпнула носом.

– Иконы… святой круг. Символ Господа нашего.

– Нет, Ия, вовсе нет. Круг не есть символ Господа, но символ человека. Он служит напоминанием о том, что мы каждый раз, в любой отрезок времени находимся на распутье, на перекрестье четырёх дорог. Но эти дороги всегда ведут к определённому пределу, черте нашего круга. Наша жизнь может продолжаться только в пределах этого круга…

– Но ведь линии выходят за пределы круга… – робко возразила девочка.

– Да, но только заканчиваются они тупиком. У каждого из нас свой круг, за пределы которого нельзя выходить, иначе всё закончится очень плохо. И каждый ежечасно стоит перед выбором. Подчас очень нелёгким выбором. Твой выбор сейчас – это затаить обиду, озлобиться, впустить в сердце жажду мщения; или простить, самоотрешиться, сознавая свою неспособность что-то изменить или обратить вспять. Ты можешь стать маленьким затравленным зверьком, с лютой ненавистью взирающим на окружающий мир, либо позволить Господу самому вершить свою волю. Он всемогущ, ему ведомо твое горе…

Раздался резкий треск. Мелодия стихла, и на какое-то время наступила кромешная тишина. Оловянный зайчик прекратил свой танец.

– Ведомо горе? Если он про всё так хорошо осведомлён, как он мог допустить, чтобы я осталась одна на целом свете? Как же так, пастор? Почему он это допустил?..

Клер замялся. С каждым разом ему всё труднее и труднее становилось подбирать слова. Он почесал нос и сложил руки на груди, как бы инстинктивно закрываясь от чего-то. Прошло некоторое время, прежде чем он заговорил.

– Человеческий разум настолько слаб, Ия, что ему не дано понять и крупицы божественного замысла. Быть может, тебе уготована столь великая судьба, что потребовалось хорошенько испытать твою веру, прежде чем, скажем, явить откровения. Кто знает, а вдруг именно тебе будет ниспослано проведение, благодаря которому ты сложишь истинное имя дедера?

– Не хочу я ничего складывать, – всхлипнула девочка, – я хочу к маме! Родители Анея хорошие люди, но… но… они никогда не заменят для меня маму, папу… А Ждана? Она ведь ещё совсем маленькая была. Знаете, на все руки мастерица, а готовить не любила. Вот лучше сто раз в хлеву приберётся, но за щи никогда не примется… За что бог так с ними? А со мной?

– Может быть, это и не он… Знаешь, ведь дедеру становится очень плохо, когда кому-то хорошо. А Господь… Возможно, он не успел ему вовремя помешать.

– Начерта тогда нужен такой господь, который не способен вовремя помешать?

Пастор быстро подбежал к алтарю и перекрестился накосую.

– Господи, прости душу грешную, в сердцах ведь сказала, не по злобе душевной… Огради и защити, – потом он вернулся к девочке и взял маленькие тонкие ручки в свои. Они казались ледяными, но в то же время по ладоням ручьями катился пот. – Ия, пожалуйста, не богохульствуй. Иногда всё, что требуется от человека – это проявить смирение. Смирись, не желай никому зла. Воздастся, всякому воздастся по заслугам, но мы не можем сами вершить суд, поскольку не всеведающи, – священник вздохнул и перекрестил дитя. – Господи, спаси и помилуй. Ступай к Плестам, неровен час хватятся ещё. Нехорошо получится.

Девочка кивнула. Не поднимая взгляда, она вышла из-за стола и накинула на голову белую тонкую шаль без каких-то узоров или рюшек. Ловкие пальцы продели деревянные пуговицы в тугие петли, натянули варежки.

– До свидания, пастор.

– До свидания Ия. Молись почаще…

Девочка покинула тёплую избу. Широкая косая дверь громко хлопнула за спиной. Осторожно ступая по скользкому крыльцу, Ия спустилась и едва не угодила в сугроб. Маленькая брехливая собачонка серой молнией мелькнула из будки и с визгливым лаем помчалась к девчонке. Длинна цепи не позволяла дотянуться, и собака опрокинулась на спину. Даже несмотря на то, что чуть не задавилась, она тут же вскочила и снова попыталась броситься.

Ия отшатнулась. Столкнулась с толстой маленькой бабой. От неё невыносимо воняло луком и лошадиным потом. Маленькие острые глазки на круглом покрасневшем лице гневно сузились. Раздувая ноздри, баба схватила девчонку за руку и хорошенько встряхнула.

– Ты чего тут шляешься, шалаболка, а? Ходят тут всё ходят, к паскуднику этому! Дал денег? А-ну, признавайся!