Анимарт Тайпан - Овергеон. Том 1. Карусель Отражений

На стене висел странный гобелен: приставив палец ко рту хитрый месяц, изображённый на нем, тянул губами звук «Ш-ш-ш», а внизу была надпись алыми буквами: «Послушные дети, ночью должны спать». Из-под него виднелся кусок разбитого зеркала, в котором ничего не отражалось, а под ним тяжёлый комод.

Всё такое чудное… и даже чем-то… знакомое…

То ли тряслись стены, то ли маленькие зрачки-бусины на гобелене, казалось, сами по себе немного подёргивались на нём.

Однако ничего из этого не дало очнувшемуся расслабиться и уж тем более спать дальше. Всё вокруг выглядело немного сырым и наползало на него как трясина. Память словно бы стёрта. Он не знал где находится. Глаза бежали повсюду в поисках ответов. Помотав головой из стороны в сторону, он почувствовал чьё-то тяжёлое присутствие, может даже дыхание за спиной, обернулся и…

Над головой, на шкафу стоящего к нему спиной, как будто бы нависший над его сном висел ещё один гобелен. На нём было изображено кривоватое нечто, что лишь напоминало человека. Оно было серое, угловатое, жилистое… Покрытые пыльной паутиной узоры были будто бы сотканы насекомыми. Странные цвета отторгали. Материал на ощупь мог вовсе ввести в заблуждение, что его сшили не из ткани, а словно из чего-то когда-то живого или… всё ещё живого.

Нечто на нём выглядело угрожающе. Худые цепкие руки были расставлены широко. То ли существо хотело обнять зрителя, то ли наброситься. Словно бы и то, и то. В любом случае итог был бы удушающий. Бледные длинные конусообразные пальцы с почерневшими концами, как будто бы были обгорелые, а также местами были покрыты красными пятнами. Оно поминало очень больного человека. Глаза были пустыми, будто слепыми, словно высеченные в камне, в чёрных впадинах лица. Однако существо всё равно, словно смотрело прямо на зрителя по-настоящему, как живое. Рот висел на словно гниющей плоти. Потянув за челюсть та бы оторвалась.

Отведя взгляд от острых колючек зубов, юноша вздрогнул от укола двух маленьких жёлто-красных зрачков. Они словно бы появились только спустя время, и заставили сидящего почувствовать мягкий укол тающего льда в животе.

Гул в голове… Тишина вокруг…

Гобелен отражал времена через которое он прошёл и неслышимыми словами описывал события и эпохи, с которыми мог столкнуться. Но даже если бы он мог говорить, вместо слов были бы слышны одни лишь чьи-то крики… Комната шептала сидящему что-то. Настораживала. Предупреждала.

От тяжёлого нависшего силуэта сидящему стало не по себе, казалось, оно будто бы сейчас сойдёт с холста и потянет к его глазам свои руки. Дрожало внутри чувство словно на него нельзя было долго смотреть, как и на тот месяц, но они оба смотрели на него не смыкая жёлтых очей.

Пронзая бледный мрак комнаты, кровожадные пятна следили за ним. Каждая мысль или обрывок воспоминания о них делал их изображения в голове всё более живыми и всё более узорными… Они заполняли голову какофонией голосов и вспышек, разъедая конкретно те фрагменты памяти, которые и вызвали воспоминания о них… В голове туман и алые огни…

Юноша довольно молодого возраста немедленно спрыгнул с кровати и встал носками на холодный пол, подняв с него пыль. Раздался громкий мерзкий скрип, будто пол сейчас проломится, а под полом бесконечная пустота. Что-то с шорохом разбежалось по углам. Тахта была на длинных деревянных ножках, а то, что пряталось под ней, что всегда старается схватить вас и потащить в темноту, видимо пока мирно спало. Юноша огляделся по сторонам. Начал быстро соображать, пытаясь понять, что происходит, и кто или что он такое. В голове было пусто. Было страшно даже произносить звуки в этой гробовой тишине, что иногда нарушал многотонный вой эха и давления стен откуда-то из глубин, что были вне этого места. Хотя, возможно, это было просто его воображение… Но вдруг…

Свет начал неожиданно меркнуть. Белый свет из окна начал тускнеть и медленно становится серым… Освещения в комнате постепенно становилось всё меньше… стены начали пульсировать и давить. Или же это было его сердцебиение? Разум покрыл мрак, глаза – темнота. Комнатушка во мгновение почернела.

Часы, висящие на стене, начали тикать громче и быстрее. И тут же издали звук напоминающий звук колокола. Звук был громкий, разносился по всему помещению, и возможно, мог быть слышен и в других комнатах, если они вообще были. Но… еле работающие раритетные часы, висящие на стене, не могли издавать такие звуки… Это сделали часы во много тысяч раз больше. Где они находились? Наверное, по ту сторону двери цвета свежего красного мяса. Она была единственной в этом месте, пряталась и подглядывала из-за шкафа, стоящего поперек этой комнаты. Стрелка часов с месяцем на конце чей нос был её окончанием, начала медленно двигаться. Время будто бы замерло, и одновременно начало нестись с бешеной скоростью.

Внезапно был слышен чей-то крик, что заставил парня подпрыгнуть. Руки задрожали. Это было не то зверь, попавший в капкан, не то последнее мгновение чьего-то ужаса. Юноша задрожал, задрожала комната. Крик смолк, но повторялся эхом. Со всех ног нёсся голос по бесконечным коридорам извне, расшибаясь о стены.

– Что происходит?! – крикнул ошарашенный, смотря в потолок и моля о помощи. Вновь нависла коварная тишина. Она протыкала мембраны ушей сильнее визга.

Книга, лежавшая на столе, начала быстро листать свои страницы вплоть до середины. Все страницы были абсолютно пусты, но стоило ей резко остановиться (словно что-то невидимое с силой ударило по последней переворачивающейся), на ней начали вырисовываться символы. Изящно, невидимым пером растекались они алыми чернилами по жёлтому пергаменту. Символы были похожи на череду стрелок и значков, помещённых в нарисованные сердца. Красные узоры начали превращаться в кляксы. Алый цвет стал темнеть и становится бордовым. Чернила начали стекать с краёв страниц и идти вязкими жирными маслянистыми ручьями по белой скатерти, капая на пол. Книга начала трястись как бешеная, стучать по столу, красить брызгами стены, и во мгновение прекратила.

Юноша приспустился на колени и отполз к пыльному стеллажу позади, подальше от лужи книжной крови, что казалось, тянулась к нему. Лужа растекалась, просачивалась в ковёр и длинными красными пятнами стала напоминать когтистую руку. Частое обрывистое дыхание было сложно сдерживать и пытаться утихомирить. Так же сложно, как и не услышать кому-то ещё…

Скрип пола раздался за пределами красной двери. Тут ему стало по-настоящему страшно. Не тот ужас, что есть лишь чувство неизвестности и страх перед нею, а тот от которого в глазах темно, в горле колко, и в груди холодно, когда вовсе перестаёшь чувствовать тело и соображать, и лишь один вопрос в голове – «Что дальше?».