Евгений Курской - Любитель закатов на Палау

– А что после нас останется?

– Что-нибудь да останется, – сказал я, кряхтя поднимаясь. Нехотя встала и Жанна.

Обед закончился. Я по привычке все еще пытался ориентироваться по солнцу и приблизительно определять время, хотя смысла в том уже давно не было, потому как исчезло само определяющее понятие времени с четко привязанным к нему распорядком жизни. Мы зависели от «богомолов», ориентируясь по их цвету и поведению. Спать, есть, работать, отдыхать приходилось не по желанию или потребности, а по непостижимой прихоти стражей.

– Что? – усмехнулась Жанна. – Какой-нибудь особый вид минералов?

Из-за горы мусора появился понурый Мишка, волокущий огромную телегу на двух колесах. К концу смены нам предстояло несколько раз ее наполнить.

– Что-то в этом есть, – Жанна стояла и в задумчивости, сама не замечая, слегка кивала. – Неспроста же мы сортируем весь этот пластик. Может быть формируем элементную основу для новой нефти.

«Богомол» окрасился сиреневым, сигнализируя начало работы и сразу тремя манипуляторами подхватил с земли кусок полистирола, демонстрируя нам «техзадание» на смену. Мы облегченно выдохнули. Собирать полистироловый мусор было куда проще превращенного в жалкие ошметки полиэтилена или ставшего ядовитой трухой поликарбоната.

– Почему бы и нет? – я пожал плечами.

– Они его едят, – как всегда неожиданно и громогласно подал голос Мишка.

– Чего?! – Жанна хохотнула. – Ты бы лучше и дальше молчал!

– Почему же? – неожиданно для самого себя я вступился за недалекого умом гиганта. – Известны случаи, когда насекомые не прочь перекусить пластиком. Личинки восковых огневок могут есть полиэтилен и даже этот полистирол. Но не в таких количествах, конечно же. Мы работаем на небольшой части огромного полигона. Здесь триллионы тонн различного пластика. Такие объемы никому не съесть. Тем более, такой пластик. Это уже давно просто мусор.

– А может, он такой и нужен? – подхватила чужую идею Жанна. – Типа, деликатес. Вроде сыра с плесенью для нас.

– Нет. Для технически развитой цивилизации, способной путешествовать между галактиками, изготовление любого пластика и в любых объемах не является проблемой. Здесь явно что-то другое.

– Но тогда зачем это все?

– Да кто ж их знает, жуков этих…

– Давай, колись! – если бы не страх наказания, Жанна наверняка толкнула бы меня, дружески подначивая. Она даже замахнулась было, по привычке, но потом быстро переключилась на мусор, судорожно сгребая в охапку все подряд. – У тебя ведь наверняка есть какая-нибудь хитро вывернутая идейка?

Я кивнул.

– Есть. Даже не одна. Было время, когда я считал наш труд повинностью. Вроде наказания. Для этого нам и сохранили жизнь. Миллиарды пустили на удобрения, а самых сильных и здоровых заставили расчищать нами же загаженную планету. А потом я отказался от этой идеи. Глупость это. Такими темпами и в таких условиях мы наверняка закончимся раньше, чем неубранный пластик. Мы слабы и неэффективны. Машина вроде того же «богомола» может работать безостановочно и сделает тысячекратно больше и лучше. Поэтому сейчас я уверен, что над нами проводят социальный эксперимент. Нас изучают.

Я замолчал, с оторопью увидев изменение цвета «богомола» на слепяще алый. Страж «вспыхнул» всем телом буквально на секунду, но я заметил.

– Думаю, жуки не ожидали нас увидеть на планете, – осторожно продолжил я, поглядывая на стража. Тот никак не отреагировал. – Вспомни, когда они только прилетели. Их корабли целый год не подавали признаков жизни и просто висели на орбите. Пока мы безуспешно пытались установить контакт, жуки, скорее всего, решали некую дилемму. Или ждали приказа с родной планеты. Все же разум во вселенной редок, а может и вовсе уникален.

– Ничего не поняла… Какой еще приказ?

– Что с нами делать? Гуманистическая дилемма. Они прилетели зачищать планету, как делали это много раз в прошлом, и вдруг вместо тучных стад каких-нибудь мастодонтов обнаружили развитую цивилизацию. С одной стороны – мы оказались идеальным ресурсом, с другой – мы разумны.

– Дилемма, как же… – под нос проворчала Жанна. – Это ж надо так назвать геноцид.

– Нет. Всего лишь компромисс. Мы же живы. И много кто еще жив. Мы сортируем мусор. Кто-то его собирает. Кого-то наверняка поместили в идеальные условия, а кто-то находится в адских даже по сравнению с нашими. Думаю, несколько миллионов людей наберется. И за каждым наблюдают, изучают, дрессируют. Наказывают за неповиновение, поощряют за хорошее поведение. Да и эта дурь с обменом еды на интересные разговоры тоже неспроста.

Жанна с третьего раза, смачно выругавшись, выдернула из основания высоченной горы спрессованных пластиковых бутылок рулон вспененного полистирола. Гора опасно зашаталась, но устояла, лишь по дальнему ее склону сошел легкий шуршащий оползень, обнажая рыхлое ноздреватое основание.

– Не, – сказала она, утирая выступивший на лбу пот. – Вот тут ты явно загнул. Сказка про папоротники и динозавров была прикольной, но это явный перебор. По мне все куда проще. Они экономят ресурсы. Зачем гонять зазря «богомолов», когда можно использовать людей. «Богомолы», поди, ломаются, разряжаются. А люди для них идеальный неисчерпаемый ресурс. Пока могут – работают. Не могут работать – отправляются на удобрения.

– Хорошая теория, если бы не система поощрения и наказания. Это классический лабораторный эксперимент.

– Вот ты вроде умный мужик, – с сочувствием сказала Жанна, – но иногда тупишь не хуже Мишки. Твоя система нужна для быстрого наведения порядка. За правильное поведение тебя поощряют, за неправильное – наказывают. Не надо усложнять.

Она была права, но признавать этого мне не хотелось. Особенно в свете того, что выглядевшая глупой Жанна оказалась не так уж дурой. Я ее считал хитрой, подлой, злой, но не умной. И вдруг выяснилось, что глупость была всего лишь маской, одной из многих.

– Я не усложняю. Я смотрю под нужным углом… – Сделав эффектную паузу, я собрался было выпалить, что вся моя история была просто забавной выдумкой ради вкусного обеда, а наивная Жанна приняла все за чистую монету, но не смог. Меня уже никто не слушал. Дрожа всем телом, Жанна глядела на что-то за моей спиной. Рядом трясся здоровяк Мишка, выронив рукоятки тачки.

Я тоже повернулся, и тоже остолбенел. Это было в новинку. Прямо передо мной, замерев в угрожающей позе, стоял сияющий алым страж. Сначала я его принял за нашего надсмотрщика, но потом увидел того привычно черным и «танцующим» в стороне. Это был другой «богомол», куда крупнее и без дергающейся треугольной головы. Мы никогда не видели их больше одного. Но куда более странным было, что за первым алым стояли еще двое.