Станислав Дыленок - Кулуары кафе

– А это играет какую-то принципиальную роль? Мы сейчас говорим о людях, которые бросили своего шестнадцатилетнего ребенка! По-вашему, это нормально?

– Нет. По-моему, это не нормально.

– Вот и я так же считаю. Они просто меня бросили. С другой стороны…

Майкл хихикнул. И поднял виноватый взгляд на Олега. В третий раз за встречу.

– Извините мой смешок. С другой стороны, мама ведь сама говорила: "Считай меня птицей", верно? В итоге имеем двух оставивших меня родителей и одно психологическое расстройство.

– Сарказм тут не уместен.

– Это и не был сарказм. Это была скорее ирония. Или постирония – зависит от точки зрения.

Тиканье продолжало метаться по кабинету, пытаясь найти какой-нибудь угол, в котором ему было бы спокойнее всего. Оно прыгало с деревянных, застекленных шкафов на люстру, оттуда – на ковер. Металось среди осколков стаканов, сложенных в углу комнаты на черном целлофановом пакете. Тиканье прыгало между звеньями цепи, которой нога Майкла была прикована к залитому бетоном кольцу, спрятанному под креслом.

– Постирония. Хорошо. Я тебя понял, Майкл. Хочешь еще чем-нибудь поделиться?

– Да… нет. Пожалуй, что нет. Считать меня птицей я вас не прошу, так что… вызывайте этих ваших бюджетных охранников спортклуба. Или кто у вас там.

Санитары вошли почти беззвучно. Открыв замок, они отцепили Майкла от кольца. И, надев на него смирительную рубашку, увели его вглубь лечебницы.

Олег остался сидеть в кресле. Он долго размышлял над словами Майкла. Дольше, чем обычно. Ему предстояло сделать непростой выбор. Тяжело вздохнув, он встал из кресла и, подойдя к своему столу, взял оттуда увесистую папку. “Личное дело Майкла Таунли” весило граммов 800, и представляло собой сборник автобиографичных очерков, следственных заключений, а также заключений психотерапевта, Олега Лэйнона. Открыв папку, Олег вновь углубился в чтение знакомого до каждой запятой полицейского отчета.

“…войдя в торговый зал, Майкл Таунли направился в оружейный отдел. Взяв с прилавка охотничий нож, он нанес четыре ножевых ранения продавцу. После этого направился к торговым рядам, где нанес один удар ножом мужчине, Эрни Таунли. Экспертиза показала, что удар пришелся в живот мистеру Эрни. После чего Майкл совершил надрез, окончившийся в районе грудной клетки потерпевшего. Следом за этим Майк обездвижил, а после расчленил свою мать, Дженифер Таунли. Ее останки были найдены в мясном отделе, между полуфабрикатами, преимущественно из дикой птицы”.

Закончив читать, Олег положил отчет на стол. Вернулся к креслу. Сел в него. Взял в руку одну из двух бумажек, которые он предварительно отложил на чайный столик. И, обмакнув в чернильницу перо, аккуратно вывел свою подпись.

“Заключение о полной невменяемости” подсудимого Олег поместил в папку личного дела Майкла. Уложив последнюю в ящик своего стола, он тяжело опустился в третье кресло, стоящее на сей раз за дубовым столом. Уселся – и, слегка повысив голос, произнес:

– Следующий!

Улавливая запахи

Майк с интересом принюхался.

– Хм… а неплохо ведь пахнет… жасмин, и… что это? Какой… знакомых запах… хм… что же это…

Он повел крючковатым носом из стороны в сторону. Флакончик с пурпурной жидкостью описал круг почета над узкой, но длинной столешницей и вновь вернулся на своё исходное место, то есть завис на уровне глаз мужчины. Тот с интересом разглядывал переливающуюся жидкость, щуря единственный зрячий глаз.

– Может… что-то ягодное. Какой-то отдаленный аромат, словно я его уже встречал. Ежевика, что ли… или смородина…

Майка нисколько не смущала такая разбежка в определении аромата. Он вообще сам по себе был человеком крайне… противоречивым. Скажем, он ездил на большом американском внедорожнике, что обычно показывают в американских же боевиках. Большой, тяжелый, преисполненный хромом и копотью – в общем, типичный представитель глубоко западного автопрома. При этом же Майк (о котором мы и говорим, к слову) предпочитал носить один и тот же костюм на протяжении последних 7 лет, считая покупку нового нецелесообразной тратой. А вот покупку бензина на 400 долларов ежемесячно – целесообразной.

– Жасмин и ежевика. Неееет…. Слишком вульгарно. Что-то другое. Что-то более… тонкое. Что же, что же…

Майк потянулся было к телефону, чтобы вызвать секретаршу, но рука его замерла на полпути. Он смотрел на телефонную трубку, взвешивая все “за” и “против”. “Против” перевешивали, но “за” уверенно сопротивлялись, прибегая то к уколам совести, то к мужскому достоинству. В конце концов Майк опустил руку на стол. Побарабанил пальцами по столешнице из тонкого, но прочного стекла. И вновь вернулся к изучению пузырька.

– Жасмин. Хорошо. Эх, прочесть бы состав… но так ведь будет не интересно. К тому же Реджи, старый пройдоха, наверняка прислал бы мне фикцию. А потом рассказывал бы, какой у него босс невежда и не может отличить лаванду от форели.

Истина в словах Майка была, и в весьма солидных объёмах. Реджи Фаннел, чей портрет висел на одной из стен офиса, с хитрым прищуром взирал на своего компаньона и основного инвестора, словно пытаясь упрекнуть его в наличии денег и отсутствии ума. Рядом с портретом Реджи висела Карта Великобритании. Почему именно Карта? Потому что это была настоящая Карта. При желании в неё можно было завернуть с десяток людей – настолько был огромен кусок виниловой плёнки с чётким изображением каждого кабака, заправки, лодочной станции и мастерской в стране. Карта, занимая всю боковую стену офиса, являла собой зрелище монструозно-солидное. А портрет Реджи с одной стороны и Генри Форда с другой добавляли ей порцию… капитализма.

Такая аналогия вызвала улыбку у Майка. Оскалившись кривыми, стертыми почти вполовину зубами, Майк с удовольствием закатил глаза, вспоминая, сколько восхищения вызвала Карта у его новой помощницы – молоденькой студентки модельной внешности и не менее модельной походки. Прекрасная девица, увидав сие творение рук человеческих, потеряла дар речи. А вскоре – и способность дышать.

– М-да… некрасиво вышло с ней. Очень и очень. Но с другой стороны… она ведь знала, к кому нанимается!

Майк хихикнул. Злорадно, полу истерически. Все-таки годы и упорный интеллектуальный труд подрасшатали его психику, из-за чего он иногда начинал злобно хихикать. Или просто улыбаться без видимой причины.

– Жасмин, жасмин… и… лаванда! Точно, лаванда! Ха-ха!

Тишина стала ему ответом. Лишь где-то в глубине здания раздался глухой хлопок – словно кто-то хлопнул мокрой ладонью по стеклопакету. Майк поморщился.

– Просил же не шуметь… русским языком просил ведь…

Просьба Майка утонула во втором и третьем хлопке. Сидя в своем широком кожаном кресле, мистер Сашанэ продолжил разглядывать флакон. То была аккуратная, фактически ювелирная работа: выполненный из стекла с серебряными линиями по бокам флакон представлял собой некую смесь филигранных и строгих форма параллелепипеда, и шероховатости почвы после дождя. Эдакий стеклянный объемный прямоугольник с шероховатыми стенками и неточными переходами из одних плоскостей в другие.