Станислав Дыленок - Кулуары кафе

– Да и флакон могли бы уже получше подобрать. Так нет же…

Майк раздосадовано засопел. Всё еще держа флакон в левой руке, правую он сместил с края стола на центр – туда, где перед ним лежала открытая папка. В ней были несколько фотографий, маленький кнопочный телефон с горящим синим экраном и емкость под флакон, к которому была прикреплена записка. Майк вновь пробежался по ней глазами и вновь ухмыльнулся.

– По одному сотруднику каждую минуту, пока не выпьешь. Нет, ну что за люди, а? Могли бы уже просто пристрелить. Нет же – компромат собирают, загадки загадывают… эх… хорошо хоть Сьюзан не видит всего этого.

Сьюзан, к счастью, уже час как не могла ничего видеть. Она лежала ничком у стола директора, скрюченными руками пытаясь зажать две сквозные дырки в груди. Белая рубашка с закатанными рукавами была сплошь заляпана кровью. Ярко-синий локон, выбивающийся из-под небольшого берета, выдавал в ней натуру творческую и смелую, за что она и нравилась Майку. Кровь уже перестала вытекать из ран, а тело девушки обмякло. Но пальцы на руках все еще были сжаты в предсмертной судороге, словно призрак в теле секретарши всё еще пытался остановить хлещущую кровь.

Майк же продолжал разглядывать пузырёк. Его не волновал тот факт, что прошел уже час с момента, как вооруженные люди вломились в его кабинет. Не волновала его и угроза публикации компромата. Волновал его только сам компромат, а именно – содержание фотографий. На нем девушка с синим локоном, стоя под руку со старым, как мир, но всё еще презентабельным мужчиной, улыбалась мальчику лет четырёх. Который в свою очередь улыбался паре, с любовью смотрящей на него.

– “Мальчик в обмен на тебя”. Мне вот интересно было: а зачем тогда работников офиса убивать? Демонстрация силы? Или…

Или прикрытие. В конце концов… у Майка было разрешение на хранение оружия. И хранилось оно в сейфе прямо в его офисе. И сейф тот был открыт уже с час как. И руки его уже были в крови девушки, лежащей у его стола. А дальше…

– Ясно. Выставят все так, словно я съехал крышей и пострелял всех в офисе.

Ароматы жасмина и лаванды приятно щекотали нос. Майк снова хихикнул, устремив взгляд к потолку. Он не думал ни о чем. Почти ни о чем. В минуту страха и мучения он задумался лишь о том, насколько же многогранна судьба человека, который обманывал судьбу так долго, что сам в итоге оказался на её месте…

Тело обмякло всего спустя пару минут после того, как красивый флакончик лёг обратно в папку, прикрыв собой фотографию с улыбчивым мальчиком, смотрящим прямо в объектив невидимой камеры. В папке же остались и выписки из больничной карты, и фотографии двух тел на операционном столе. Там же осталась фотография могильной плиты, на которой ровным почерком было выведено: “Майк Сашанэ, любимый муж и отец”.

Энтони Давич

Энтони любовно поглаживал фотографию, стоящую над камином. Поглаживал именно так, как это делают все старики с богатым прошлым и размеренным настоящим – медленно, спокойно, сверху вниз. С фотографии на старика глядела девушка лет двадцати шести. Каштановые волосы аккуратно собраны в пучок, зеленые глаза из-под очков с любопытством разглядывают невидимого фотографа. На шее – красивое опаловое ожерелье с тонкой серебряной цепочкой. Девушка лучезарно улыбается.

– Эх…

Энтони вздохнул. Глубоко, хрипловато. Затем потянулся к одному из многочисленных карманов его просторной утеплённой жилетки. Оттуда он выудил носовой платок. И обильно высморкался в него. После, осмотрев содержимое, извлеченное из носовых отверстий, он недовольно скривился и сунул платок обратно в карман. Он улыбался. Он смотрел на свою дочь и улыбался. Приятные воспоминания нахлынули на него с головой. Парк, сахарная вата… веселые бегающие глазки цвета изумруда. Эх…

Энтони вернул фотографию на место. И перешел к следующей. На ней была уже другая девушка. Да, те же каштановые волосы, те же любопытные глаза. Однако на этот раз ей было на вид лет 18, и выглядела она куда как более… как бы это сказать… наивно. Да, она выглядела наивно: курносая, веснушчатая, с ярко накрашенными глазами все того же зелёного цвета. Одета в кожанку, волосы распущены, на шее виднеется маленький фрагмент татуировки. Не переставая улыбаться, мистер Давич картинно нахмурился.

– И ведь говорил же ей… не нужна тебе татуировка эта… но нет же. Ничего я не понимаю, видите ли. Ничего…

Энтони аккуратно поправил толстый монокль, которым в последнее время пользовался всё чаще. Зрение у него было уже далеко не такой острое, как раньше, да и непрекращающийся насморк вкупе с артрозом не добавляли его сутулой фигуре сексуальности. Почесав белесую, словно покрытую снегом, шевелюру, Энтони вернул фотографию на место. Затем он заглянул в камин и, убедившись, что поленьев в нём хватит на несколько часов, зашаркал к книжному шкафу.

– Понабивают татуировок… а потом позорятся… эх, что за дети пошли нынче. Что за дети…

Гостиная, тускло освещенная двумя торшерами и камином, проводила фигуру Энтони длинной тенью. Тень переползла с мягкого потрёпанного ковра на замшевое кресло (по правде говоря, замша была синтетической, но Энтони это мало волновало. Все его ныне живые друзья с уважением относились к такой роскошной вещи, а сам мистер Давич аккуратно умалчивал о синтетическомм происхождении ткани). Оттуда тень перепрыгнула на небольшой чайный столик, расположенный рядом с креслом. И, убедившись, что старик отошел на достаточное расстояние, тень мягко прыгнула на старый магнитофон, из которого лилась тяжелая музыка тромбона.

– Так… мне бы… например… хм…

Прищурившись, мужчина сквозь призму морщин пытался разглядеть книжные полки. Полки же в свою очередь разглядываться никак не желали, плывя и растягиваясь в глазах старика полуразличимым бельмом. Зрение у него было уже не то, да и сдвинутый почти на самые глаза лоб с морщинами не способствовал… кхм… широкому взгляду на мир. И этот маленький каламбур всецело описывает то, как именно в данный момент выглядел старик.

– Пожалуй… сегодня у нас будет Драйзер. Почему бы и нет?

Выловив наконец-таки необходимую книгу, Энтони удовлетворенно крякнул и, развернувшись на пятках, направился к выходу их гостиной. Не поднимая глаз от пола, он давно отработанным движением приподнял свою сосновую трость и, аккуратно щелкнув по засаленному выключателю, погасил свет. Затем Энтони прошаркал в коридор. Криво улыбнулся часам с маятником, раскачивающимся туда-сюда, и, проверив замки на своей двери, аккуратно принялся подниматься наверх.

Хотя подниматься – это сильно сказано. У Энтони болело правое колено, которое ему 2-го апреля 87-го года раздробил хулиган в уличной драке. Тогда Энтони здорово досталось, но и хулиган не отделался одними синяками. Того увезли в больницу, где диагностировали сотрясение, два сломанных ребра и выбитый зуб. За что Энтони пришлось потом отмазываться у местного шерифа, Марка, которого два дня назад сбил его собственный сын, будучи вдрызг пьяным. Причём паренёк был настолько пьян, что даже не заметил сбитого им человека и протащил тело через половину города, окропив кровью шесть улиц и два микрорайона.