Джон Карр - Сжигающий суд

– Меня попросили передать вам это, – сказал он.

– В чем дело? Вам нехорошо?

Как Стивенс мог объяснить ему свои чувства? У него возникло ощущение какого-то кошмара и не только из-за фотографии, но и из-за куска веревки с узелками, лежавшего на столе между беспорядочно разбросанными журналами…

– Нет… Нет… Ничего… – проговорил Стивене, невольно вспомнив о полицейском романе, который он придумывал некогда, увидев этот магазин. – Откуда у вас это?

Аткинсон улыбнулся.

– Видите ли, вчера вечером в девятнадцать тридцать пять вы сошли с поезда. Я видел вас через витрину…

– Да, действительно, я заметил, что в магазине кто-то есть!

– Вас ждала машина, – продолжал Аткинсон, заинтригованный, казалось, словами Стивенса. – Вы сели в нее, и, как раз когда она поворачивала за угол, я услышал, что кто-то с вокзала зовет вас. Это был сборщик билетов. Кажется, вы уронили эту фотографию в вагоне, контролер поезда поднял ее и передал сборщику билетов, когда поезд уже тронулся. Стивенс вспомнил, как вынул фотографию из книги, чтобы получше ее рассмотреть; затем появился Вельден, и он поспешил убрать рукопись подальше от его глаз…

– Служащий уже повернул к себе, потом увидел меня у дверей и попросил передать вам эту фотографию при первом удобном случае. При этом он сострил, и, как ему, наверное, показалось, остроумно: «Вам это больше подойдет, чем мне!» Это по поводу надписи на фото, как вы понимаете… Как бы то ни было, я решил, что вы будете рады, если вам эту фотографию вернут.

– О да, конечно! Вы не представляете, как я рад, что нашел ее. Ах, если бы все трудности могли разрешаться таким же чудесным образом… Послушайте, мистер Аткинсон, я бы не хотел, чтобы вы приняли меня за сумасшедшего, но позвольте задать вам один вопрос. Это очень важно. Каким образом попал сюда этот кусочек веревки… вот этот на столе, с узелками?

Аткинсон повернулся и сунул обрывок веревки в свой карман, пробормотав:

– Этот? О, дело рук моего отца. Он оставляет их повсюду! Он стал немного… как бы это сказать… В общем у него всегда была эта мания. Он брал обрывок веревки и принимался завязывать узелки. Понимаете – одни курят, другие поигрывают ключами, третьи чиркают карандашом, а тут – узелки. Его прозвали Старик на Углу… Вы читаете полицейские романы? Возможно, вы помните новеллы баронессы Орже, там действует старик, который сидит в углу чайного салона и целыми днями завязывает узелки на обрывке веревки. Мой отец всегда делал то же самое, но раньше это не было манией… А почему вы спрашиваете?

Слушая рассказ Аткинсона, Стивенс вдруг вспомнил, как Партингтон прошлой ночью говорил по поводу Джонаха Аткинсона старшего: «Старый Джонах часто видел отца Марка, тот имел привычку спрашивать его шутливо, не сидит ли Джонах в своем «чайном салоне» или в своем «углу»? Я не знаю, что он слышал в ответ…»

– В свою очередь, позвольте же и мне узнать, почему вы меня об этом спросили? – обеспокоенно поинтересовался Аткинсон. – Это важно для меня. Был… – он осекся. – Я знаю, вы большой друг Деспардов. Мы занимались похоронами мистера Деспарда. Было что-то…

– Вы хотите сказать, какие-то неурядицы? О, нет! – осмотрительно ответил Стивенс. – Но вы, наверное, думаете, что один из этих обрывков веревки мог быть… мог быть положен в гроб Майлза Деспарда?

– Полагаю, что мог бы. Хотя это было бы совершенно непростительно со стороны моего отца… Господи! Я надеюсь…

«Странно, – подумал Стивенс, – старый Аткинсон всегда делает девять узелков на веревке. Такая же веревка каким-то образом попадает под подушку Майлза Деспарда. В ночь его смерти, еще до того, как обратились к услугам Джонаха Аткинсона-старшего!»

Перестав думать об этом, Стивенс рискнул даже спросить Аткинсона-младшего, может ли он подтвердить, что тело Майлза Деспарда находилось в гробу, когда его переносили в склеп. Аткинсон был категоричен, даже раздражен.

– Я догадывался, что в Деспард Парке произошло нечто странное! Я слышал… Да, да, конечно, это останется между нами. Во всяком случае, я могу ответить на ваш вопрос: нет ни малейшего сомнения в том, что тело мистера Деспарда было положено в гроб. Я сам помогал делать это, и тотчас носильщики отправились прямо к склепу. Мои помощники могут подтвердить.

Наружная дверь тихо открылась, и в лавку вошел незнакомец. Он остановился у покрытого каплями дождя окна, и силуэт его выделялся на сером фоне сумерек. Незнакомец был невысок, даже казался тщедушным, хотя на нем была толстая шуба. Эта шуба, так же как и коричневая фетровая шляпа, мягкий край которой прикрывал глаза, произвели на Стивенса неприятное впечатление, так как в первый момент ему почудилось, что перед ним Майлз Деспард. Но мертвецы не разъезжают на «мерседесах» с водителем за рулем, а именно «мерседес» стоял у края тротуара. К тому же вошедший приблизился, и Стивенс смог убедиться, что это был не мертвец.

Шуба незнакомца была сшита не по моде, и на вид ему было за семьдесят. Лицо у незнакомца было очень некрасиво, и, несмотря на выдающийся вперед нос, казалось похожим на обезьянье. Но тем не менее, лицо это производило впечатление привлекательного. Стивенсу почудилось в нем что-то неуловимо знакомое, но отчего возникло такое впечатление, он вряд ли смог бы сказать. Взгляд незнакомца, взгляд острый, циничный и злой, блуждал по комнате, затем остановился на Стивенсе.

– Я прошу извинить меня за вторжение, – проговорил гость. – Но мне надо побеседовать с вами, сэр. Я видел, как вы вошли сюда, и последовал за вами, так как я проделал большой путь только для того, чтобы познакомиться с вами. Меня зовут Кросс… Годен Кросс.

– Да, да, это действительно, я, вот моя визитка, – видя удивление на лице собеседника, подтвердил он. – Вам, наверное, кажется, что я выгляжу намного старше и куда как менее благообразно, чем на обложке моих книг. Это потому, что та фотография тридцатилетней давности. Она была сделана до того, как я попал в тюрьму. – Он, предупреждая возражения, поднял руку в перчатке и продолжал: – Вам также, наверное, кажется, что мои авторские гонорары, как бы значительны они ни были, все же недостаточны для того, чтобы разъезжать на автомобиле вроде этого, – показал он в сторону улицы. – Вы совершенно правы. Но когда я отправлялся в тюрьму, у меня уже была довольно кругленькая сумма, а поскольку я не имел возможности израсходовать из нее ни крупицы, она возросла до целого состояния; к ней я прибавил еще и авторские гонорары, так как в тюрьме у меня было достаточно времени, чтобы писать. На моем примере прекрасно видна разница между финансистами и писателями. Первые вначале зарабатывают, а потом садятся в тюрьму. Вторые садятся в тюрьму и там уже сколачивают состояние. Я полагаю, мистер Аткинсон извинит нас, если вы, мистер Стивенс, пожелаете поехать со мной.