Юрий Мори - Наполовину друг

– Ты о ком?

– Да о тварях этих в рясах! Вчера ж ещё понял, что-то не так…

Наёмник быстро оделся, сунул ноги в растоптанные шнурованные ботинки.

– Давай, в темпе! Нам в Излучье надо.

Вран крутил головой, не понимая, что происходит. Но послушался, конечно, благо его сапоги отцовской работы – шил иногда для своих, не всё ж шкуры скоблить, – шнуровать было не нужно.

Санчо, уже одетый, распаковал сумку и начал вытаскивать на заботливо подложенную на траву тряпку непонятные железки. Вот, наверное, ствол – ну да, мушка на конце, вот два изогнутых магазина с патронами, чёрные, блестевшие на солнце пластиком. Потом какую-то пружину. Затем на свет показалась изогнутая пустая коробка, железная, чернёная, с неведомыми выступами сверху.

Всё это в умелых руках звенело, пристегивалось, входило в нужные пазы. Последним Санчо вставил магазин, звучно оттянул сбоку автомата какую-то ручку и со щелчком отпустил.

Теперь точно, как на картинке. АКМ называется, только вместо запомнившегося Врану длинного приклада – загогулина из толстой проволоки.

– Бегаешь хорошо? – сунув за пояс запасной магазин, спросил наёмник. – Хотя, не важно. Отстанешь – догонишь. Только один в деревню не суйся.

– Я… это. Нормально я бегаю.

– Тогда ходу, парень! Наших бьют!

Санчо вытряхнул из сумки мусор, под ногой у него тонко хрустнуло стекло – что это выпало, рюмка, что ли? Нет, совсем что-то мелкое. Странно, но задумываться было некогда.

Так Вран не бегал никогда, даже в детстве, спасаясь от разъярённого их шалостями в саду дядьки Григория, помяни его духи. Помер уже от пьянки, а тогда нёсся за ними с Антошкой с вилами, когда они сарай подпалили сдуру.

Лес пролетал мимо, через Большую поляну они пронеслись вихрем. Потом тропинка, поворот, ещё. Судя по всему, Санчо, повесив на плечо автомат, срезал дорогу по только ему ведомым детским местам. Проскочили по краю знакомый овражек – и правда, вышло быстрее, чем вёл Вран. Только о кусты уже все руки ободрали, а так-то да.

Хотя неслись быстро, Врана не отпускало странное чувство, что всё, что они опоздали. Как заноза впилась в сердце сзади, пробив насквозь, острая тонкая спица.

Или это дыхания не хватало?

Лодка была на месте, но, вылетев из леса и с трудом переводя дух, Вран застыл в изумлении: Излучья за холмом от реки не увидеть, но дым… Так луга не горят. Густой, маслянистый, будто от подожжённого жира, дым мрачной шапкой висел именно над деревней. Никаких сомнений не оставалось.

– Отвязывай, – сиганув в лодку, закричал Санчо. – Шевелись, свинячья немочь!

Без обид – да какие тут обиды, в таком положении – Вран быстро отвязал лодку, которая уже летела над Дебрянкой, высоко задрав нос. То, как грёб наёмник по дороге на рыбалку, показалось теперь детской забавой.

Дальше пошёл совсем уж калейдоскоп: у Милки есть такой, они в детстве кучей ребятни по очереди развлекались, встряхивая трубочку и, затаив дыхание, глядели в окошко окуляра. Красное, белое, синее, зелёное. Неживые цвета в странных сочетаниях узоров. Ещё раз тряхни. Ещё раз…

Они бежали, уже не видя, как посреди реки за оставленной ими лодкой всплыл большой, с коровью голову, пузырь, искажаясь, будто пытаясь превратиться в чьё-то лицо, блеснул глазами, но опал, вновь растворившись в воде. Кто-то из духов пытался проявиться, да передумал.

Излучье горело, подожжённое в нескольких местах.

Слышались протяжное мычание коров, которых так и не успели вывести и собрать в стадо, исступлённые женские крики, лай собак. Редко-редко доносились мужские голоса. Судя по всему, деревеньке пришлось худо – и так четыре десятка дворов всего, а столбов дыма, под которым весело трещало пламя – три или четыре, и не разобрать сходу.

– Вран! Живой! – налетела на него уже на улице, между двумя изгородями, за которыми ревел огонь, бабка Зинаида. Всегда злая, недовольная чем-то, она схватила парня за плечи, обняла, притиснув к высохшей груди, как потерянного внука. – Вранушка! Они их убили!

– Караванщики? – спросил Санчо. Теперь он держал автомат в руках, зорко оглядываясь. Совершенно спокойный среди всего этого гвалта, только глаза прищурил недобро.

– Они, сволочи, они! – завыла бабка. – На рассвете пошли по дворам. Никто ж и не ждал… Мужики к старосте, чего, мол, делать, а он и не дышит уже. Мёртвый за столом сидит, уткнулся в тарелку, голова разбита, в крови всё. А они тебя искали, Вран! Тебя и Клима! К Милке пошли, думали, ты там. Потом Антошка, ох…

– Что. С. Антоном? – медленно цедя слова, будто выплевывая их по одному, как вишнёвые косточки, спросил Санчо.

– Они Милку с собой тащили, он и полез… Ох, горюшко! – заплакала бабка. – Его там… Возле её дома…

Санчо рванул за плечо Врана, больше не обращая внимания на ревущую старуху. Теперь калейдоскоп нёс их к Милкиному дому. Сперва под ноги попалась раскрытая коробка, с дырочками на крышке и высыпанной мокрой землёй, рядом с ней – раздавленный ком червей, от которого успели отползти лишь немногие.

Антошка лежал прямо на улице, раскинув руки, будто устал и решил отдохнуть в пыли. Над ним, задрав голову, выла соседская собака. Иногда она затихала, наклоняла пасть к парню и слизывала капли крови, уже застывшие, свернувшиеся на продырявленной пулями рубахе. Санчо наклонился, глянул в застывшие, словно подёрнутые плёнкой глаза племянника, потом выпрямился:

– С твоими-то что?

И только сейчас Вран, заворожённый бегом, пожарами, причитанием бабки Зинаиды, словно вынырнул обратно, вернулся в реальность, как вчера в речке – из тишины к звукам.

Он оттолкнул с дороги Санчо и понёсся вперёд нелепыми, какими-то куриными скачками спеша домой. Горели дом и отцовская мастерская. Сам отец, нелепый в такой позе, лежал с топором в руке возле крыльца, задрав бороду к небу. Вран бросился к нему, обнял, пачкаясь в крови, пытаясь поднять, растормошить, не может же быть так, не может, он сейчас встанет, пусть отругает, пусть напьётся, пусть что угодно, но непременно встанет…

– О, Воронёнок! – пьяно осклабился сосед, Коля-тихоход, отрывая его от трупа отца. Легко, как младенца, поднял в воздух. – А за тебя инквизиторы премию обещали. Сами-то они у Полосы ждут, а мы с Фёдором тебя и притащим.

Его закадычный приятель, Федька, большую часть времени сидевший то в княжеской тюрьме, а то, говорят, и дальше, стоял неподалёку, сжимая сделанный из огрызка косы тесак.

Санчо поглядывал на них, не опуская автомат, но пока ничего не делал.

– Тридцать золотых же, да, Фёдор? Хар-рошие денежки.

Тот кивнул, опасливо глядя в сторону, на наёмника:

– Ты Сашка, что ли? Губарев? Давай на троих поделим, а?

– Да чо там делить, а, чо? На двоих всё! – встряхнув обмякшего от горя Врана, заорал Коля-тихоход. – Этому-то за чо? Мы сами изловили, самим и награда!