Теодор Хильдебрандт - Вампиресса. Ангел смерти

Это неприятное сообщение пришлось полковнику очень не по душе. Ему казалось слишком трудным покинуть лоно своей счастливой семьи и вернуться в мир, от ненавистного шума которого он сбежал. Правда, сердце укоряло его за равнодушие к младшей сестре, для которой он был отцом. Он чувствовал, как полезен может быть ей его добрый совет, которым он, быть может, сумеет избавить ее от той бездны несчастья, к которой она, казалось, беспечно спешит. Но, с другой стороны, он должен был на неопределенный срок отдалиться от своей нежной жены и детей. Жертва была слишком велика для него. Он долго не знал, что делать. Однако, прежде чем принять решение, он попытался повлиять на сестру письменными увещеваниями. Но подобные шаги не могли найти отклика там, где бурные страсти громко возвышали свои голоса. В ответах, которые супруги посылали полковнику, они обвиняли друг друга, и не думали примиряться. В конце концов их разногласия достигли такой степени, что сестра Альфреда, не колеблясь, покинула дом своего мужа и удалилась в загородное поместье одной из своих подруг.

Когда полковник получил эту последнюю новость, он уже больше не колебался. Он корил себя за то, что не поехал раньше, и отчасти винил себя за ошибку, допущенную сестрой. Теперь помощь нужно было оказать как можно быстрее, и, посоветовавшись с Элен, которая вполне с ним согласилась, он отправился в Прагу, откуда поспешил в Штеттин. Он уехал совсем один, оставив на защиту жены и детей честного и бесстрашного Вернера, которого он мог считать своим вторым «я» во всем, что касалось интересов его семьи. Элен, прощаясь с мужем, пришлось собрать всё своё мужество, чтобы взять себя в руки. Это было первое расставание с ним, но она умела сдерживать свое горе и выказывала его лишь тогда, когда ей было совершенно невозможно его сдерживать.

– О, любимый! – воскликнула она, проливая слезы, – Поспеши вернуться ко мне! Теперь это место покажется мне настоящей пустыней. Я буду совсем одна, если больше тебя не увижу.

Альфред попытался утешить свою нежную Элен. Был уже сентябрь, и он пообещал ей, что вернется не позднее декабря, добавив, что он сам не может желать ничего большего, чем гораздо раньше броситься в ее объятия, если это будет возможно. Но как тщетны все способы для утешения в минуту разлуки! Мы не чувствуем ничего, кроме настоящего горя, которое тяготит нас. В таком настроении будущее безразлично, надежда теряет для всех свое очарование, и остается только мука настоящего.

В первые дни после отъезда Альфреда Элен находилась в полубессознательном состоянии. Ее ум, охваченный сотней болезненных мыслей, стал восприимчив к суеверным страхам, и по вечерам она поднималась по лестнице и шла через большой зал только с тайным содроганием. Воображение, всегда готовое вызвать в памяти всё, что может повергнуть нас в ужас, удвоило свою живость, чтобы наполнить Элен страхом. Малейшего пустяка было достаточно, чтобы напугать ее; часто она вдруг останавливалась, дрожа оттого, что ей казалось, будто она услышала странный шум, или закрывала глаза от страха увидать какое-нибудь ужасное зрелище. Общество детей уже не успокаивало ее по вечерам, которые становились все длиннее. Она звала верного Вернера и кухарку Лизетт, добрую, но весьма суеверную и робкую девушку, и держала их обоих часами под предлогом того, что отдает им распоряжения на следующий день или требует отчета, что они сделали в течение дня.

Как бы ни было одиноко в деревне, как бы далеко ни стояли дома друг от друга, ничто из этого не в силах ограничить любопытство деревенских жителей. Для этого класса людей обычное событие – это уже что-то важное, они обращают внимание на мельчайшие детали, и все добросовестно пересказывается соседям. То же самое было, когда семейство Лобенталь прибыло в замок Рифенштейн. Какие преувеличения говорили о них, какие нелепые байки распространяли! Но время шло, и один и тот же предмет не может всегда служить развлечением, поэтому по прошествии пятнадцати месяцев семья Лобенталей как бы полностью вписалась в деревенскую жизнь и даже подружилась с соседями, так что мужчины на конюшнях часто заводили разговоры с Вернером, а женщины на кухне – с Лизетт, и рассказывали им, какие новости они слышали по воскресеньям за дверями церкви.

Лизетт и Вернер любили рассказывать Элен о том, что они слышали, когда представлялась возможность, и она внутренне краснела от странного удовольствия, которое получала, слушая их. Между тем, во время отсутствия мужа, она нуждалась в отвлечении, и о чем бы ни говорили при ней, она все же предпочитала даже самые глупейшие сплетни одиночеству.

Полковник отсутствовал в замке уже больше недели, когда однажды вечером в комнату вошла Лизетт с таким важным видом, что Элен не сомневалась, что у той имеются какие-то необычайные новости. Она не ошиблась. Как только добрая девушка села к лампе, освещавшей ей вечернюю работу, она сказала:

– Отныне, госпожа, мы не будем так одиноки в этом районе. Земля здесь становится все более и более заселённой, число иностранцев увеличивается, а если так пойдет и дальше, то скоро и на нашей замковой площади, как говорят в деревне, по понедельникам можно будет устраивать базар.

– О, Боже мой, – с удивлением ответила Элен, – кто же эти многочисленные жители, поселившиеся в общине?

– По правде говоря, госпожа, их еще немного, но всё ещё впереди. Во-первых, это вы со своей семьей, а теперь дама, история и происхождение которой еще не известны и которая купила домик там, внизу, в долине, посреди леса.

– Значит, она выбрала очень уединённое жилище, и ей надо либо быть очень смелой, либо иметь с собой большую свиту, если она может без страха оставаться в этом доме.

– Вся деревня того же мнения, а она совсем одна. Ибо ее старый слуга здесь вообще не может рассматриваться, потому что он так измучен, так бледен и хил, что похож не на живого человека, а на жителя потустороннего мира. Что касается дамы, то говорят, что она красива, хотя и уверяют, что в выражении её лица есть что-то необыкновенное. Впрочем, я не могу вам больше ничего о ней рассказать, потому что сама еще не видела ее. Но в следующее воскресенье я буду в церкви, и эта дама, несомненно, будет там, и тогда я рассмотрю ее повнимательнее, чтобы дать вам более полный отчет, если вы не сможете увидеть ее сами.

– Я не сомневаюсь, Лизетт, что вы ее внимательно рассмотрите. Но что о ней говорят сейчас? Знаете, почему она выбрала такое неудобное место для жизни, особенно на зиму? Она из Праги? Она вдова или незамужняя?

– Все эти вопросы уже были заданы ее слуге, но на них не было получено ни малейшего удовлетворительного ответа. Ибо этот слуга, как говорят, угрюмый и чрезвычайно грубый человек. Его ответы: «да, нет; может быть: это не ваше дело»; он платит за то, что покупает, не говоря ни слова, и тут же снова уходит. Однако уже точно известно, что эти люди не немцы, потому что у них очень странное произношение, и между собой они употребляют странные, непонятные слова.