Михаил Бурляш - Другая жизнь. Мистика

К концу лета на могилке была установлена скромная памятная плита с указанием имени усопшего и датой его кончины, почему-то совпавшей с датой похорон. Могилку никто никогда не посещал, и она до наших времён осталась непримечательным клочком земли, хранящим безвестные останки.

Великий царь и император закончил свой земной путь через полтора года после этой истории.

За неделю до смерти, когда ему уже было достаточно худо, он позвал к себе старшую дочь Анну и рассказал ей о том, что летом 1722 года он привез из Дербента богатые трофеи. Среди них были и сокровища Тамерлана – его личные шахматы, сделанные из настоящих изумрудов и рубинов, его меч, лук, шлем и многое другое. Часть раритетов, включая камень с надписью Тимура *, Пётр приказал отдать в Кунсткамеру. Часть оставил себе, например, алмаз «око Самарканда», который по легенде мог показывать разные места по желанию владельца и некоторые другие сокровища.

В одну из ночей Петру приснился сам Тамерлан. Он разъярённо рубил мечом воздух и кричал, что, забрав его вещи, Пётр навлек на себя большие неприятности, и жить ему осталось недолго.

И, действительно, возвратившись из Дербента в Астрахань, Пётр почувствовал себя больным – с ним случился жестокий приступ болезни, которая не отпускала его уже до самой смерти…

Не будучи суеверным, Пётр, тем не менее, задумался. Отказываться от добычи ему было не с руки, но и напрасно брать на себя проклятья воинственного Тимура не хотелось. А болезнь всё наступала… Остроумное решение пришло ему в голову на могиле сестры. Запечатав опасную добычу в сундук, он поручил доверенным людям схоронить его на кладбище Александро-Невского монастыря под вымышленным именем. Сокровища, стоившие несметных денег, исчезли с лица земли, дав мыслям Петра и его здоровью некоторое облегчение. Однако болезнь лишь отступила, подтачивая его изнутри. Впереди были предательства друзей, измена жены, новые жестокие приступы. Только любимой дочери он открыл имя, указанное на надгробии, и велел «отрыть сокровища, когда будет в том нужда».

Увы, Анна не смогла исполнить завет отца, поскольку сразу после его смерти вышла замуж, а ещё через три года скоропостижно скончалась от родильной горячки, едва справив своё двадцатилетие.

…Какие бы бури ни бушевали вокруг, в Александро-Невской лавре всегда спокойно, как будто время остановилось тут на минутку, чтобы перевести дух. Много секретов хранят стены здешних храмов и часовен. Но самые молчаливые хранители тайн – это могилы двух старинных кладбищ Лавры. И те, которые стали последним ложем для живых душ, и те, которые лишь охраняют то, что было им доверено на время.

*Карсакпайская надпись Тимура, хранится в Эрмитаже.

Княгиня вышла в полночь, когда все уже собрались. Подали шоколад и засахаренные фрукты. За окнами подвывала ненастная осенняя ночь, а в доме на Миллионной всё только начиналось.

Ей только что исполнилось 37, однако никто из присутствующих не дал бы ей такой возраст; живые и яркие черты лица никак не могли принадлежать женщине старше двадцати трёх! Шикарные черные волосы блестели в свете огней, глаза были юны и задорны, а матовая кожа нежна и чиста, как у юной девушки. Возможно, это искусственное ночное освещение скрывало мелкие недостатки, свойственные её возрасту и продлевало её затянувшуюся младость. Но в свете вокруг её персоны ходили весьма противоречивые слухи, связанные с её «вечной молодостью», большей частью невероятные.

Пушкину шёл 19-й год, он только что вышел из Лицея, мгновенно вкусил все запретные плоды долгожданной свободы, и слово «возраст» для него ничего не значило. Сумасбродная красавица, сплошь и рядом нарушавшая светские правила и привыкшая открыто говорить всё, что думает, полностью завладела его воображением. Это, впрочем, не мешало ему волочиться за другими дамами и предаваться утехам с доступными красотками. Сумасшедший темперамент не давал покоя, а кружок друзей-гусар, с которыми он сошелся ещё в Царском Селе, всячески подогревал его тягу к плотской любви. Юного поэта то и дело видели входящим в тайную квартиру Нащокина, которая, по слухам, держалась хозяином специально для развлечения друзей. Они могли приезжать туда когда и с кем угодно.

Да уж, кто-кто, а юный Пушкин умел прожигать жизнь! Вино, смазливые красотки, весёлые пирушки с друзьями – во всём этом он участвовал охотно и с живостью, написав как-то:

Горячность юности плескала через край. Пушкин успевал не только кутить и предаваться разврату, но и писать остроумные эпиграммы, которые, словно острые клинки, жалили тех, на кого были направлены, вызывая у просвещённой и жаждущей перемен публики восторг и одобрение.

Впрочем, всё это нисколько не препятствовало его еженощным появлениям в особняке княгини Голицыной. Княгиня была магнитом, который притягивал не столько плоть, сколько ум и душу. Её хотелось слушать, хотелось видеть в её глазах восхищение, восторг, интерес, хотелось дышать с ней одним воздухом.

В доме Голицыной собирались по-настоящему интересные, глубокие люди, говорившие не столько о культуре и поэзии, сколько о политике, конституции и либеральных идеях. Пушкин, словно губка, впитывал всё это вольнодумие, выдавая на утро очередной памфлет или эпиграмму, которые тут же становились известны всему Петербургу.

Он посвятил княгине несколько пылких стихотворений, одно из которых – «Краев чужих неопытный любитель» – было встречено ею с особенной благосклонностью. Однако, как он ни пытался обратить её внимание в чувственную сторону, всё, чего он добился, это позволение целовать её обнаженную руку при встрече.

Для Пушкина это было не просто мало – это было чертовски ничтожно! Он чувствовал себя смертельно влюблённым и изливал томящий сердце жар в стихах и развратных вылазках в квартиру Нащокина. Всё это помогало мало. Душа просила взаимности, а её не было. Так ему казалось…

Однажды зимней ночью он как обычно был у княгини и пожирал её глазами, стоя у фортепьяно. Гости рассуждали о возможностях либерализации российского общества, кто-то лениво музицировал; потрескивали свечи в канделябрах и дрова в камине. Слуги разносили бокалы с вином и коньяком; по зале уже распространялся запах ужина, который обычно подавали в два часа ночи. Княгиня казалась слегка взволнованной, её черные глаза сверкали, отражая отблески свечей. Она пристально смотрела на влюбленного юношу, и во взгляде её читалась какая-то необычайная чувственность. В воздухе искрило как перед грозой. У Пушкина зашлось сердце. Ему вдруг подумалось, что сегодняшняя ночь будет особенной.