Анатолий Мусатов - Смерть Калибана. Повести

Панкрат, довольный удачно найденным словцом и польщенный вниманием односельчан, еще раз на все лады просклонял имя новокрещенного. Спустя четверть часа люди, устав от бесплодного ожидания увидеть что-либо еще, потихоньку начали расходиться.

Когда вернулся отпросившийся пообедать тракторист, Николай уже решил не заводиться с заведующей фермой, а действительно оставить Калибана на дворе. Он поторопил тракториста:

– Серега, поехали, а то темнеет. Пока там управимся… – и по пути все размышлял, что делать с раненым подсвинком. «Придется забить, а второго поместить подальше от Калибана в какую-нибудь клуню». Николай усмехнулся, поймав себя на мысли, что называет кабана именем, которое дал ему Панька. Немного подумав, он понял, что, по сути, давно уже относился к кабану, как к кому-то, ну если не равному, то, по крайней мере, как к существу, которое требовало отличия от других и уважения. Стало быть, как всякое самостоятельное существо, его следовало выделить из остальных ничем иным, как именем, что, впрочем, и ведется у людей с незапамятных времен. Имена и отличия предметов, животных и самих людей определяют их положение в обществе, их вес, так сказать и чем больше вес, – тем больше уважения, тем больше титулов и званий: и почетный, и заслуженный, и лауреат чего-то там и имен целые хвосты за иными, что среди животных, что среди самих себя – все едино. А по сути, если разобраться, все это звук пустой. Только природа распределяет истинные отличия: ум, силу и здоровье, а там уж зависит от того, кто их получит, как он определится с ними в жизни, как распорядится, – во зло или в добро обратит.

«Это ты правильно понимаешь, – заметил ему Калибан. – Только такие взгляды на жизнь у меня давно испарились. Посуди сам – на что мне ум, сила и здоровье, если я сейчас у тебя в сетях».

Николай засмеялся: «Я сильнее тебя оказался и умнее!». Калибан довольно кивнул: «Вот то, что я сейчас хотел от тебя услышать. Но разве сила сама по себе бывает добродетельна?». «Сила есть сила», – ответил Николай с безапелляционностью, свойственной натурам самобытным, но неразвитым, привыкшим иметь всегда под рукой изрядный запас этих самых «гирь силы», определяя на весах жизни с их помощью любую ситуацию в свою пользу. «Хм! Сказано, как отрезано. Но все же, мне хотелось бы знать, почему ты так думаешь?». «Потому что ты мой пленник и в моей воле распорядиться тобой так, как я хочу». «Да-да, к чему остальные императивы, когда есть сила. Ум, – но он может принадлежать и бессовестному насильнику. Честь – это сейчас у вас не в почете. Но, кажется мне, тот мозг, где совместились бы эти понятия – ум, совесть и честь, – никогда не привели бы к таким отношениям, какие сложились у нас». «Постой-ка, – перебил его Николай, – где-то я слышал такое, что-то в этом роде… Ну да, точно, «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи». Ты говоришь, что не сложились бы? Так вот, к твоему сведению, эта самая партия такую ядреную комбинацию соорудила из трех пальцев и сунула под нос народу, что и в жутком сне не присниться. А мы эту фигу еще и облизывали, язви их в дробину! Сколько парней в Афгане погибло, знаешь ли ты это? А то, что у меня мать умерла, а меня не отпустили даже на похороны, блюдя там интересы страны? Какие-такие интересы, хотел бы я знать, язви их переязви?! Их интересы, о каких замполит нам мозги полоскал? Вот потому их сила там была, потому она и есть высшая справедливость!..».

– Коль, а Коль, проснись. Приехали.

Николай проснулся оттого, что его трясли за плечо:

– Ну и здоров же ты спать! Задрых, будто на ночь улегся, а езды на пять минут и то кругаля! Вставай!

Николай смотрел в проясняющееся перед ним улыбающееся лицо Сереги-тракториста и никак не мог сообразить, что к чему. Разговор с Калибаном, его мудреные слова, многие из которых он и не слыхал даже, но почему-то понимал, сходу не давали стряхнуть с себя остатки сна. Наконец, сообразив, где был сон, а где явь он встрепенулся:

– Что, где Калибан?

– Какой Калибан, ты что, с печки во сне упал?

– Ну кабан, – отмахнувшись от Сереги, обернулся назад Николай. В прицепе он увидел высившееся темным холмом тело Калибана. – Фу, черт, померещится же такое!

– Не знаю, что тебе померещилось, но дрыхнуть ты ну мастак! – протянул Серега.

– А-а-а, это у меня с Афгана. Там знаешь, как спать приходилось, по пять минут каждые два часа, надрессируешься быстро.

– Чего так?

– Да так, что в голову колонны поочередно становились, ну вот и привыкли спать как зайцы – с открытыми глазами.

– Как это, расскажи?

– Как-нибудь… Пошли выгружаться.

Найдя доски, они соорудили сходни и, разобрав веревки, сволокли на землю Калибана, и подсвинков. Тросы, которыми был опутан Калибан, они закрепили врастяжку между стенами соседних свинарников. Потом со всяческими предосторожностями, изрядно намучившись, освободили кабанчиков и поместили в одном из пустующих загонов. Калибан за все время, что с ним возились, вел себя спокойно, и это обстоятельство с благодарностью было отмечено Серегой, спервоначалу сильно сомневавшимся в успехе. Когда все было позади, Серега, утираясь кепкой, облегченно выдохнул:

– Уф! хорошо, что волочь его никуда не надо. С ним и вчетвером не справились бы, подвигай, поди-ка, такую тушу! С тебя, Коль, бутылка!

– Ладно, потом. Езжай давай, а я еще здесь побуду. – усмехнулся Николай.

– Как хочешь, а то я подбросил бы тебя до твоей избенки. Заодно бы пузырек оприходовали! Чего зажимать, сейчас самое время.

– Не-не, – раздраженно отмахнулся Николай, – я сегодня останусь в деревне.

– Ну, будь!

Серега одним махом вскочил в кабину и, лихо развернувшись, увел трактор в сторону гаража. Николай глядел ему вслед, устало разминая руки и плечи. Он хотел еще раз удостовериться, что все сделано на совесть и на этот раз Калибан останется здесь, по крайней мере, до утра. Николай обошел все места, где крепились тросы, проверил узлы. После подошел к вепрю. Калибан лежал, будто вмороженный ни разу не изменив позы с того самого времени, когда его стянули с прицепа. Но за Николаем из-под нависших, жестких ресниц неотрывно следили цепким взглядом желтые, немигающие глаза мудрого существа.

Калибан с терпением лесного жителя дождался ухода Николая. Он выжидал того часа, когда все живое замрет, затихнет и останутся лишь высокие мигающие звезды, густо высыпавшие на ясном пологе осенней ночи. Их было так много, что они напомнили Калибану один из дней его детства. Тогда они всем стадом наткнулись на дубраву. Мощные деревья далеко протирали над землей свои ветви. Желуди сплошным толстым ковром устилали под дубами землю так, что не было видно на ней ни опавшей листвы, ни травы, ничего, кроме темного золота бесчисленных шариков. Стадо кормилось там несколько дней, никуда не уходя. Это пиршество на всю жизнь запомнилось Калибану. Помня об этом, уже став вожаком, он хотел привести свое племя в такой же рай и накормить их. Но это желание осталось только мечтой. Те давние дубы вырубили, а других он не нашел.