Маргарита Кристэль - Храм Крови. Легенды Пурпурного Города

Здешние посетители сплошь и рядом были довольно эмоциональными созданиями, и ей нравилось улавливать исходившие от них переживания, отделять одно от другого и пристально всматриваться в каждое. Она, неспособная к глубоким чувствам, любовалась чужими; вбирала их в себя, словно купалась в очищающих водах, исторгаемых человеческими душами. Она привыкла к разнообразию сильных эмоций, скапливавшихся в этом месте. Но сегодня краем сознания отметила, что это чересчур даже для «Серебра и метала». Где-то в его недрах словно кипел котел, наполненный горячими, страстными, пожиравшими душу чувствами. Тревожило то, что она не могла уловить источник этих эмоций. А неизвестность часто означала опасность.

Но она отогнала от себя эти мысли. Не престало ей чего-то бояться. Она в гуще человеческой толпы, а по ее опыту это самое безопасное место на свете. Особенно если толпа эта находилась в клубе, где собирались неформалы всех мастей. Она знала, что здесь, в «Серебре и метале», ее принимали за свою. Но в то же время чувствовали, что она не такая, как они. Свою роль играло то, что она жила в Переулке Ангелов, а не в Мертвом квартале, как большинство завсегдатаев клуба. Этот факт делал ее в их глазах загадочным существом, снизошедшим к ним из сказочных чертогов роскоши. Немаловажным было и то, что ни с кем из них она не водила близкого знакомства, и это придавало ей еще большей таинственности. Но самое главное – большинство этих детей ночи инстинктивно угадывали то, чего никогда не уловили бы их родители или сверстники, предпочитавшие другой образ жизни. Они чувствовали исходившую от нее дымку смерти, которую сами искусственно нагнетали, одеваясь в черное и гуляя по кладбищам.

При желании она могла бы сделать так, чтобы от нее повеяло смертельным холодом, но она не хотела их пугать. Она ощущала свою общность с ними и знала, что это подлинное родство, а не мимикрия. Она была такой всегда. Задолго до того, как появилась готическая субкультура, она носила черное, производя на людей декадентское впечатление. Она выбирала темное не для того, чтобы ее приняли за свою, а потому, что ей нравился этот цвет. Она носила корсеты и кружевные юбки не с целью кого-нибудь соблазнить, а потому, что это был давно избранный ею стиль одежды. Она вела себя дерзко, и легкая усмешка редко сходила с ее губ не потому, что она хотела привлечь к себе внимание, а потому, что по-другому не умела. Она пила кровь не потому, что ей хотелось попробовать чего-то экзотического, а потому, что без нее она бы умерла.

Она – Кристабель. Она – вампир.

И какой бы острой ни была проницательность молодых людей, проводивших здесь вечера, она всегда держала ситуацию под контролем. Это позволяло ей быть уверенной в том, что догадки о ее истинной природе спрятаны глубоко в их подсознании. Даже самим себе они никогда не признаются в том, кто она на самом деле. Так уж устроен человек – и самые ярые любители темной стороны жизни, самые вдохновенные поклонники смерти, столкнувшись с нею лицом к лицу, сразу забывают о том, что читали в своих книжках, и предпочитают думать и представлять себе что угодно, кроме правды.

Без зазрения совести она пользовалась этой человеческой особенностью так же, как и другими уловками, чтобы имитировать живое существо. И она не могла найти лучшего места, чем «Серебро и метал» для утоления своих потребностей. Здесь это не требовало больших усилий.

Ее внешность не вызывала тут никаких подозрений. В этом специфическом окружении бледность никому не бросалась в глаза – все думали, что она, как и остальные, пользовалась гримом и пудрой.

Ее зеленые глаза, напоминавшие жидкие изумруды и светившиеся в темноте, как у кошки, все считали линзами. Местная молодежь очень любила этот атрибут неформального имиджа.

Ее холодная кожа… Здесь на помощь ей приходили иллюзии. Она могла создавать иллюзию всего, чего угодно, – теплых рук, горячих губ, бившегося сердца… Ее любимым трюком было создание иллюзии невидимости. Это требовало самых больших усилий, огромной концентрации силы воли, но эффект того стоил. Иногда она позволяла себе маленькое развлечение, внезапно появляясь перед тем, кого выбрала своей сегодняшней жертвой. Соблазнение, прелюдия были для нее не менее важной и приятной частью, чем непосредственно то, ради чего все затевалось.

Кроме того, эта способность была необходима ей, как воздух, для того, чтобы постоянно посещать клуб, выбирать там жертв и не вызывать никаких подозрений. Никто никогда не видел, когда она приходила и когда и с кем уходила. Свое присутствие в «Серебре и метале» она открывала лишь малой части находившихся там людей – преимущественно тем, кто был в небольшом радиусе от выбранной заранее жертвы. Большинство же видело лишь призрачную дымку, от которой веяло холодом, и принимало ее за блик от прожектора.

Однако самая главная ее предосторожность состояла в том, что она не убивала людей. Иногда она спрашивала себя, почему нет. Потому что не позволяли моральные нормы и душевные качества? Потому, что в убийствах не было необходимости? Или потому, что это было довольно опасно для нее самой? На эти вопросы у нее не было ответа…

Она всегда знала, что может насытиться небольшим количеством крови жертвы. Сначала необходимо было создать иллюзию отсутствия боли при укусе. Жертве казалось, что ее страстно целуют, она расслаблялась и полностью отдавала себя во власть новой знакомой. В этот момент Кристабель была владычицей чужой жизни, и соблазн дойти до конца всегда был слишком велик.

Пульсирующая под языком вена, словно колдовскими чарами, держала ее рот сомкнутым и не давала разжать губы. Кровь букетом алых роз распускалась где-то внутри. Она смаковала ее и облизывалась, держала на языке и жадно глотала, и чем больше крови струилось вниз по языку, тем больше букетов роз в ней расцветало. Она закрывала глаза, и перед ними проносилась вереница образов из воспоминаний жертвы – воспоминаний самых острых, самых сладких, самых неизгладимых – тех, что хранила кровь; и, отдавая ее, жертва делилась с ней самым сокровенным, что ей удалось пережить за свою короткую жизнь. Кристабель могла бы бесконечно смотреть и впитывать в себя эти картинки. Но каждый раз в нужный момент она заставляла себя остановиться. Неимоверным усилием воли прерывала она испытываемое ею наслаждение, когда кровь расплавленной медью струилась по ее внутренностям, согревая и делая счастливой.

Давным-давно она поняла, что несколько глотков крови влюбленных в нее юношей равнялись десяткам почти досуха выпитых жертв, которые не испытывали к ней ничего, кроме страха и отвращения. Негативные эмоции так же разжижали кровь, как ее насыщала любовь. Кровь бродяг она пила, как воду, почти не чувствуя удовольствия и вкуса; она только дразнила, но не насыщала. Кровь же юных жертв была квинтэссенцией их жизни, их надломленных душ, их пылких сердец, пропитанных восторгом и обожанием.