Дон Арк - Остатки страха

Один из полицейских – тот, который сидел не за рулем, а на пассажирском сидении спереди – ласково мне улыбнулся, однако оставшихся в живых клеток мозга хватило мне для того, чтобы распознать в той улыбке угрозу. Он сказал:

– Юный Хикок, тебя ждет сюрприз.

Тот, который сидел за рулем, громко засмеялся. Но говоривший со мной лишь чуть выше поднял уголки неровных губ.

– Не волнуйся, – произнес он нараспев, будто тем самым собирался убаюкать меня или, как минимум, успокоить, – тебе сделают укольчик, и боль более не будет тебя мучать.

Меня уже ничто не мучало. От увиденного мною за какие-то несчастные три-четыре (или сколько там прошло?) дня мышцы моего лица атрофировались, а желание выбраться из навалившегося на меня кошмара с каждой минутой тупело, как тупеет нож при длительном его использовании. Если писать проще, на тот момент я находился в стадии ножа, который с трудом способен разрезать мясо. Еще парочка таких приколов – и я мог стать ножом, не способным разрезать даже кусок хлеба.

Полицейский больше не смотрел на меня. Наверное, он даже не улыбался.

В те невообразимо долгие для меня минуты я мог распахнуть окно и начать кричать или мог попытаться задушить полицейских наручниками и выбраться из автомобиля (благо, нас не разделяла решетка, что было удивительно). Однако, во-первых, сил во мне было столько же, сколько бывает в хромом муравье, а во-вторых (и я это прекрасно осознавал в те мгновения), любая из этих идей с треском разбивалась о монолит реальности.

Даже если бы была возможность распахнуть окно и, вдохнув поглубже, начать звать на помощь, ни один из прохожих, а видел я таковых немало, не поверил бы мне… Вы бы поверили человеку, которого задержали полицейские, в том, что его задержали наряженные маньяки? Несомненно, кто-то считает, что все копы являются наряженными маньяками, но это совсем иная тема и на ней мы останавливаться не будем.

И да, что касается второй идеи, я мог бы задушить полицейских, будь у меня чуточку больше сил, и выбраться из автомобиля. Но! Позади машины, в которой везли меня, следовал другой автомобиль, в котором было еще трое копов. Этого, думаю, вполне достаточно для того, чтобы разбить эту идею о бетонный пол моей тупости.

Потому я решил не дергаться. Я не знал, что с Беатрис, моими родителями и моей бабушкой, однако догадывался, что в покое их не оставили: раз уж с родителями Беатрис сделали то, что давно не делают в цивилизованных странах, что же можно было ожидать остальным? Наверное, они ничего не ожидали, как и я.

Страх настолько быстро – мгновенно, овладевает человеческим телом, что самому человеку остается только подчиняться ему. Страх возможно вывести, но только после длительной подготовки и при должном настрое мыслей. У меня, как, думаю, и у мамы, папы, бабушки, Беатрис, не было ни подготовки, ни настроя. Страх забирается слишком глубоко в сознание – он самый опасный враг человека.

Я узнал дорогу, по которой за несколько дней до того проезжали мы с отцом, я узнал и военную базу, и солдата… Когда мы подъезжали, он снова вышел из двери контрольно-пропускного пункта. Но в его руках тогда не было ничего. Он был оголен до пояса и сверкал каштановыми волосами под палившим солнцем.

Полицейские вышли. Кто-то из них – не помню кто – сказал мне:

– Сиди смирно, малыш.

Честно, я и не собирался наводить шум.

Двое полицейских о чем-то говорили с солдатом, когда к ним подошли остальные трое. Говорили они недолго, но сознанию моему хватило времени на то, чтобы показать мне несколько вариантов дальнейшего развития событий. И были они ужасавшими.

Не отдавая себе отчета в тех процессах мышления, какие происходили в моем мозге, перемежаясь с чем-то из мира снов и фантазий, я успел представить себе, как меня подвешивают за ноги над ядерными отходами, как меня травят газом в специально для того отведенной камере, как за мной гонится какой-нибудь долбоящер, выведенный на базе безумными учеными… За свою короткую жизнь я прочитал достаточно псевдонаучных книг о выведенных из пробирки монстрах в подземельях научных центров Советского Союза и Соединенных Штатов, о полулюдях-полуживотных, выпущенных на свободу в густые леса, о финансировании таких организаций иллюминатами. Господи, да в те злогребучие секунды я мог поверить во что угодно!

Но ни один мускул не дрогнул на моем лице.

Дверь распахнулась, из-за чего я чуть было не вывалился из авто на траву, и я увидел кулак, летевший в сторону моего лица.

Никаких звездочек, радуг, золотых колец, огоньков и тому подобной мути, выдуманной романтиками, не было – лишь темнота, наполненная белым шумом.

Как это зачастую и бывает, люди не отдают себе отчета в собственных действиях. С раннего детства я привык просчитывать и продумывать каждый свой шаг. Когда же планы рушились и вклинивались события, которых не ожидал, я начинал сомневаться в себе и разукрашивал мысленно выстроенный план красным цветом – все идет к черту! К вечеру я словно пробуждался ото сна и – каким бы странным это ни казалось – начинал укорять себя за немощность.

Вся моя жизнь была одним большим планом, который, однако, я постоянно менял. Помню, как лет в десять я мечтал о семье, детях, службе в армии… К семнадцати годам и первое, и второе, и третье стало мне ненавистно. Или, допустим, в девять лет я мечтал о комнате с выстроенными из игрушек городами. В пятнадцать я уже мечтал о собственной библиотеке – а игрушки стали призраками прошлого, запихнутыми в многочисленные коробки.

Но я всегда желал иметь идеальный план.

Когда я пробудился, первой моей мыслью было: «Когда же мы поедем отдыхать в Рифт-таун? Давно ведь там не были». Рифт-таун, прибрежный город на востоке штата Нерман, славился дивным климатом и большим количеством найденных в его акватории сокровищ. В семнадцатом и восемнадцатом веках там проходил водный торговый путь, о котором знал каждый, потому долгое время те воды, помимо всего прочего, славились ожесточенными боями за обладание деньгами и ценными грузами. По сути, Рифт-таун долгое время был лишь портом и вместе с тем публичным домом для уставших моряков. Со временем он превратился в столицу местных пиратов, из-за чего денег в городе стало больше, а слава о нем окрасилась в черный цвет. С середины восемнадцатого века, когда торговые компании нашли более безопасные способы перевозки грузов и пиратство перестало быть прибыльным делом, в Рифт-тауне произошли резкие изменения: за несколько лет он превратился из пиратского захолустья в культурный центр северо-востока штата Нерман. Несомненно, несколько баров и публичных домов продолжили свою работу, а один бар – самый первый, основанный в 1721 году – стал музеем, который я, кстати, посетил вместе с родителями в 1974 году. Остальные здания – в основном это были жалкие лачуги и общественные туалеты – были снесены, а на их местах в течение десятилетия благодаря неплохим вливаниям средств местных бизнесменов (Альфред Стоун, табачная плантация «Стоун'с Табак»; Оливер Голд, банк «Рифт»; Стэнли Бадперт, страховая компания «Бессмертие») были отстроены дома для будущих рабочих. Бизнес рос – вместе с ним рос и город. Для штата Нерман, в котором в каждом из большинства городов проживало не более двадцати тысяч человек, Рифт-таун явился мегаполисом. Только по оценкам за 1977 год, там проживало свыше восьмисот тысяч человек. У меня была мечта там жить. Жить в городе, где совсем нет многоквартирных домов, а промышленные здания не достигают даже высоты статуи Свободы, куда лучше, чем в застроенном и вонючем Алфаксе.