Дон Арк - Остатки страха

– Ну и чего? – Радости уже не было на ее лице. С каждой минутой она хмурилась все сильнее и сильнее.

– Никто ведь не думал, что вся эта хрень расположена так близко к нам…

– Думаешь, до тебя никто из жителей не видел ни базы, ни, как ты выразился, бетонного цилиндра?

Я задумался. И правда, в овраг, чуть дальше которого располагался бетонный цилиндр, вела протоптанная дорожка, причем заметно было, что по ней проходили часто, – нигде больше в тех местах трава не была смята до такой степени. Вообще трава больше нигде не была смята – она росла и на тот момент достигала уже роста больших кустарников, так что пройти по ней можно было, но с трудом.

– Скорее всего, – продолжила Беатрис, уже не хмурясь, – все, что ты видел, уже давно закрыто.

– А солдат? – спросил я.

– Допустим, он обычный сторож.

– Возможно, ты и права, – сдался я. – Ладно, если ты так хочешь, сходим туда завтра же.

Она прыснула смехом.

– А почему не сегодня? – спросила она.

Я не знал, что ответить. У меня просто не было желания идти туда, к тому же на это пришлось бы потратить немало времени. Потому я сделал гримасу «нехотения», и Беатрис прижалась ко мне плечом.

Наши прогулки никогда не были чем-то очень веселым. Мы просто гуляли за городом и рассказывали друг другу разные истории, которые с нами случались в последнее время. Иногда вспоминали что-нибудь из детства. Порой мне было не о чем говорить, и тогда она заметно грустила. Это меня раздражало. Знаете, это как со школьным тестом, вопросы которого знаешь заранее, но не готовишься к нему, а когда приходишь на занятие, понимаешь, что ничего-то ты не знаешь и все-таки стоило подготовиться заранее.

Так было и в наших отношениях. Я знал, что любая девушка всегда (ВСЕГДА) требует к себе повышенного внимания. По сути, молодой человек должен быть идеальным во всем. Он должен уметь шутить, уметь рассказывать истории, уметь подмечать вербальные и невербальные знаки девушки при общении и сразу же на них реагировать, а также парень должен обладать красивым телосложением (хорошо еще, если он будет накачен так, чтобы его тело представляло из себя объемную копию горного края, а не карту равнин), носить с собой толстый кошелек, чтобы покупать ей все, чего она пожелает, и ко всему этому – у него должны быть грандиозные планы на дальнейшую жизнь (девушки любят победителей).

Из всего этого я умел только рассказывать истории. И ничем не обладал, кроме как картой равнин.

За всю ту прогулку мы чуть было дважды не поссорились, после чего она обвинила меня в нелюбви к ней; впоследствии помирились, а в конце, когда я проводил ее под руку до подъездной дорожки дома ее родителей, она поцеловала меня в губы, но не страстно, а так, как целуют ушибленное место, и, двигая ягодицами из стороны в сторону, скрылась за входной дверью.

Постояв немного, я двинулся домой. Небо было какого-то темно-фиолетового цвета. Видимо, мы гуляли в тот день не меньше двух часов, допоздна. А свет редких фонарных столбов кружками ложился на нагретый за день асфальт, на котором все еще певучими ручейками в сторону реки стекала дождевая вода. Она казалась темно-зеленой. В воздухе стоял запах яблочного пирога – такое бывало каждую субботу: мистер Браун, о котором будет написано чуть дальше, каждые выходные приглашал к себе домой местных детей и угощал их изготовленными лично пирогами.

У меня пошла носом кровь. Я сорвал возле дороги широкий лист и закупорил им носовой проход. Я где-то читал, что запрокидывать голову не стоит, уж лучше чуть наклониться, и последовал совету. Домой я не торопился – слишком уж приятен был тот поздний вечер.

Лето вообще не бывает много. Я видел лето в своей жизни всего семнадцать раз, так что знаю, о чем пишу. И если бы я каждый вечер, будь он прохладный, теплый или дождливый, выходил на дорожку перед домом, я бы, пожалуй, увидел гораздо больше.

Летний вечер занял мой мозг, нагретый до того момента мыслями об увиденном днем, и я прикрыл глаза. Ветер шелестел листьями стоявших у дороги деревьев. Издали донесся рев проехавшего автомобиля. Все как всегда – и прекрасно.

Мама переволновалась, когда увидела мое измазанное кровью лицо, и напомнила отцу, что надеется на скорый переезд в Нербанк. Отец на это отмахнулся и увел ее в спальню.

Ночью было душно, так что я спал в своей комнате с распахнутыми настежь тремя окнами. Даже ветерка не ощутил.

Сквозь сон я слышал звуки то ли взрывавшегося фейерверка, то ли разрывавших воздух пуль…

Я и не думал до того, что опасность может быть так близка. Утром, когда я проснулся и вышел в кухню с желанием выпить холодного кофе (я всю свою короткую жизнь пил только холодный кофе, и никакого чертового чая!), я заметил, что нахожусь дома один. Я выглянул в сад и никого там не увидел, однако, как только перевел взгляд в сторону соседского дома, который разноцветным парком развлечений виднелся из-за живой изгороди, заметил, что на заднем крыльце стоят мои родители. Я крикнул им. Отец помахал мне и попросил оставаться дома.

Но сидеть дома мне уже не хотелось.

Я вышел на улицу и увидел, что рядом с соседским домом стоит катафалк. Черный, с серебристыми молниями по боковым дверцам, он бросил меня в панику. Из соседского дома четверо выносили завернутое в черный мешок тело.

Мама, шедшая за людьми, взглянула на меня и тут же подбежала.

– Иди домой, милый, – сказала она и развернула меня.

– Что произошло? – спросил я.

Но прежде чем мама ответила, она довела меня до входной двери нашего дома и распахнула ее.

– Мистер Браун мертв. – Она ввела меня в дом и, оставшись на улице и пряча глаза, закрыла дверь. Я опустил взгляд.

Мистер Браун был, пожалуй, лучшим человеком на свете. Любивший детей, он перестроил в 1971 году свой дом так, что тот с тех пор казался самым что ни на есть парком развлечений. Он приглашал детей к себе, угощал их конфетами и кусочками пирога (по субботам это был яблочный пирог, а по воскресеньям – вишневый; в остальные дни мистер Браун или работал, или пил в баре «У Стоуна»), после чего предлагал им поиграть в специально отведенном для того сарае (он называл то место «Островом сокровищ») в разного рода игрушки, на которые тратил немало личных средств. А в теплую погоду можно было покачаться на качелях, или покататься на уменьшенном в размерах чертовом колесе, или попрыгать на батуте…

На его участке каждый ребенок находил то, что ему было по душе.

Однажды мистер Браун, который, кстати, в будни работал в «Хот Бургерс» уборщиком, подарил мне пишущую машинку. Мою первую пишущую машинку, в которой, однако, не было ленты, но с которой, при всем том, я мог ощущать себя «профессиональным» писателем. На ней я напечатал свой первый роман – «Окровавленные берега». Это была история о детеныше кита, который плывет со стаей на север, в сторону Фарерских островов [6] Фарерские острова, Фареры – автономный регион и группа островов в северной части Атлантического океана между Шотландией (Шетландскими островами) и Исландией. . На Фарерских островах есть традиция: каждый год устраивать охоту на гринд (такая разновидность китов). Люди окружают их на лодках в океане, забрасывают сети, после чего загоняют китов ближе к берегу. Там несчастных млекопитающих встречают другие люди – с гарпунами и дубинами – и убивают их.