Александра Степанова - Мгновения вечности

– Вообще-то, она не наша, а гражданина Сидихина, – заметила я, но послушно поплелась следом. Квартира надоела мне до тошноты, очень хотелось на недвижимый, но все же почти свежий воздух.

Я хотела привычно плюхнуться на переднее сидение рядом с водителем, но Акунин усмехнулся:

– Не-е-ет, за руль!

– Прямо сейчас? Но мы же так к вечеру не доедем!

– Ну ты даешь, глупышка! Не будет никакого вечера.

Я закатила глаза.

– Ты же меня понял!

– Да, но я не собираюсь тебе потакать. Тебе интересно, кто скрывается за красными шторами?

– Знаешь, ты…

– Да или нет?

– Интересно, – призналась я.

– Вот и отлично! У тебя будет стимул быстрее учиться. Пр-рошу, – он пафосно распахнул передо мной дверцу.

Я тяжело вздохнула, и полезла на место водителя.

Как ни странно, со своим первым в жизни вождением я справилась неплохо. В детстве я ходила в музыкальную школу по классу фортепиано (правда, без особого энтузиазма), поэтому педали чувствовала хорошо, плавно нажимала и отпускала их, не путала право и лево. Единственной и огромной сложностью были застывшие на дорогах машины. Хотя Акунин и говорил, что нам повезло, и мир «заглючило» не в час пик, мне все равно частенько приходилось заезжать на газоны, пересекать двойную сплошную и делать еще много такого, отчего волосы у инспектора ГАИ встали бы дыбом. «И как я после такого обучения буду сдавать на права?» – подумала я и тут же загрустила: кто знает, может, настоящие уроки вождения не пригодятся больше никогда.

Почти доехав до места, я все-таки боднула чей-то японский пикап, а при парковке слегка «поцеловала» стоявшую впереди «Ладу».

– В целом, неплохо, – невозмутимо сказал Акунин, – хотя, сдается мне, ты подбила Ладке «глаз».

Я смутилась (Это ведь чья-то машина! Она пострадала из-за моей неумелой езды…), но голос совести быстро затих, его теснило ожидание и любопытство.

Подойдя к подъезду, я заметила на двери записку, написанную мелким каллиграфическим почерком:

«Если кто-то кроме меня остался в городе, пожалуйста, прошу Вас, отзовитесь! Кв. 112»

– О, нет. Это либо девчонка, либо плачущий мальчик. Не знаю, какой из этих вариантов хуже, – заметил Акунин, но я, не слушая его, прошла в подъезд. Там, на третьем этаже, была надежда.

Едва только дверь открылась, я оказалась в плену тепла и цветочного приятного аромата. Обнимавшая меня девушка икала и плакала, не в силах совладать с собой: точь-в-точь сцена встречи Александра на пороге, только теперь в его роли была я. В отличие от Акунина, я дала девушке выплакаться: бедняжка, как же долго она пробыла в четырех стенах совсем одна! О том, что она вряд ли бродила по улицам, говорил внушительного размера живот, обтянутый длинной футболкой.

– Ну все, все… – шептала я девушке, – давай присядем. Вот так…дыши глубже.

– П-прости, я н-не могу усп-покоиться, – плакала она, – я так обрадовалась, я д-думала, что осталась совсем одна!

– Я понимаю.

Не знаю, в чем было дело: в беременности, приятном голосе или имени – Надежда, – но я сразу прониклась к новенькой огромной симпатией. Мы долго сидели в обнимку, я слушала, как Надя жила все это время, как не сошла с ума только благодаря ребенку.

Акунин стоял у двери, как делал довольно часто, и я, бросив на него взгляд, поняла, что он думает о том же, о чем и я: эта девушка, возможно, никогда не родит малыша. Она будет беременной очень и очень долго. Быть может, вечно.

В слове "вечность" мне в последнее время виделось что-то зловещее.

– Ты хочешь поехать с нами? – спросила я и улыбнулась, – мой дом сейчас – что-то вроде штаб-квартиры.

– Штаб? – пронзительно-синие глаза Нади заблестели, – так есть кто-то еще кроме вас?

– Еще одна девушка, Женя. Мы познакомились недавно. В смысле, если бы все было, как раньше, прошло бы не больше суток.

– Понятно. Мне тяжело двигаться, но лестницу я осилю.

– Хорошо. Мы тебе поможем. Александр, ты за рулем.

– Боишься? – подначил он.

– Да. Нужно позаботиться о безопасности малыша.

Он закатил глаза и вместе со мной стал помогать Наде спускаться. Бедняжка была такая кругленькая, ей до родов оставалось не больше пары дней. Надо же, как не повезло! Однако она вовсю старалась не быть обузой: улыбалась, шутила над своим положением и не останавливалась, хотя ей было тяжело.

В машине я села вместе с Надей на заднее сидение и на всякий случай пристегнула ее ремнем, очень аккуратно, чтобы не перетянуть живот. В зеркале ехидно щурился Акунин, мол, – надо же, Мать Тереза! – однако он не мог знать, что в ту самую секунду я размышляла о том, что представляет собой существо в ее животе: это живое человеческое дитя или маленький застывший комочек, похожий на пластикового пупса? Мои жуткие мысли прервались чудесным образом: под ладонью словно запульсировал футбольный мячик.

– Ой! – я посмотрела на Надю, – это…

– Да, – хихикнула она, – пинается.

– Ух, ты!

Я не могла выражаться иначе, чем междометиями. Ребенок! Живой, активный, не превратившийся в «манекена!» В этом мне определенно виделся некий знак свыше.

– Мальчик? – наконец спросила я.

– Да. А как ты догадалась?

– Я почти всегда угадываю.

Это было правдой. В своей жизни я знала четырех беременных девушек, и у трех из них "определила" пол ребенка раньше УЗИ. Всю оставшуюся дорогу до дома я слушала рассказы Нади о женской консультации, о курсах для беременных и гадала, какое имя больше подошло бы малышу.

Вид у Акунина был такой, словно ему в глотку насильно затолкали лимон, и теперь он давился и морщился. Я очень надеялась, что Надя его гримас не заметила.

Едва мы с Акуниным переступили порог моей квартиры, на нас ураганом накинулась Женя:

– Вы вообще чем думаете? Задницей?! Я тут одна, вашу мать, никакой, блин, записки, вообще ни черта!

– Ой…

– Это просто гадство! Как я вас обоих ненавижу!

Она снова и снова поливала нас ругательствами. Мы с Александром переглянулись. Надя робко пряталась за нашими спинами.

– Остынь, моя прелесть, – презрительно бросил Акунин, – не выражайся при ребенке.

И он, словно фокусник, извлек Надю из-за своего плеча.

– Привет, – скромно потупилась она.

– Отлично, – буркнула Женя, – где вы ее откопали?

– Мы ездили за ней, – объяснила я, – я рассматривала фотографии и заметила, что в одном из домов кто-то есть.

Крылья узкого Жениного носа раздулись от ярости:

– Кто тебе разрешал копаться в моем фотике?!

– Ну, прости. Ты спала, я не хотела тебя будить.

– Это мой фотоаппарат, нефиг его трогать!

– Пожалуйста! – воскликнула Надя. Она расстроилась до слез, – не надо ссориться из-за меня!

Женя мгновенно смягчилась:

– Ладно, ничего страшного. Просто я не знала, что делать: приперлись тут эти, а я даже не знала про записи в супермаркете.