Александр Домовец - Ратники преисподней

Хорошее было предложение. В рыночной ситуации такими не бросаются. И если бы мой интерес ограничивался лишь деньгами, мы могли тут же ударить по рукам. Премировал бы ребят, часть суммы положил на счет, ну, и себе в карман… Прелесть! Да и что скрывать: разоблачение олигарха − дело хлопотливое. А то и небезопасное…

В общем, рад бы согласиться. Но не могу.

Я до смешного дорожу репутацией своего детища. Своего агентства. Срыв контрактов с федеральными изданиями серьезно подорвал бы образ надежного партнера, который я так упорно лепил с первого дня работы. Тем более, что причины срыва легко просматриваются: либо запугали, либо купили. И то и другое мне не в плюс. И в конечном счете моральный убыток будет несопоставим с мгновенно полученной выгодой…

Все это я объяснил Колбасьеву открытым текстом.

Что могло последовать за отказом?

Дальнейшие уговоры с увеличением отступной суммы. Или переход к прямым угрозам. Или хлопанье дверью с неизбежным: «Вы еще пожалеете…»

Ничего этого не произошло.

Колбасьев повел себя странно. Выслушав отказ, он пару секунд сидел с непроницаемым лицом, словно обдумывал мои слова. Затем он привстал, медленно перегнулся через стол и уставился на меня. При этом глаза его непонятным образом тускло, гнилушечно засветились. Я невольно вжался в спинку кресла.

− Что вы делаете? − спросил я, сам себя не слыша.

Вопрос остался без ответа. Взгляд Колбасьева сверлил, гипнотизировал, пытался достать из меня душу и вывернуть наизнанку. Неожиданно стало зябко (это в разгар лета!), в кабинете словно потемнело, нахлынуло ощущение жути. А лицо Колбасьева все приближалось, и благообразные черты постепенно трансформировались в уродливую маску с беззвучно шевелящимися губами. Адвокат протянул руку и коснулся моего лба длинным кривым пальцем…

Я сидел, будто скованный, не в силах пошевелиться. Голова, однако, оставалась ясной, отстраненно фиксируя ирреальность происходящего. И прежде чем окончательно захлебнуться в мутной волне ужаса, я сделал единственное, на что еще был способен: мысленно засветил адвокату в глаз…

Колбасьев резко отпрянул, словно получил настоящий удар. В тот же миг я почувствовал, что липкое наваждение исчезло, и вскочил на ноги. Побледневший Колбасьев смотрел на меня с безмерным изумлением. Спустя секунду он повис в моих руках, не делая даже попытки вырваться.

− Тебя из какого дурдома выпустили, сукин ты сын? − прошипел я, тряся его за грудки. − Это что за номера с гипнозом?

Колбасьев что-то сбивчиво лепетал, не переставая смотреть на меня так, словно перед ним привидение. Вид у него был совершенно невменяемый. В конце концов, я вышвырнул его из кабинета. Перед этим я предупредил, что вся сцена записана видеокамерой, которой оснащен мой кабинет (еще одна рутинная мера безопасности!). «Любые действия против агентства, любые попытки оспорить материалы через суд − и я прокручу пленку на пресс-конференции с участием психиатров! Пусть разберутся, что за тараканы в голове у вице-президента «Петрохолдинга…» Не говоря уже о попытке подкупа!» Не знаю, понял он меня или нет, но после выхода материалов о кефирном отравлении акций против «Убойных новостей» не было. Последствий для «Петрохолдинга», впрочем, тоже.

Тогда я никому не рассказал об этом случае. Во-первых, он был слишком странным… нет, не то… скорее, диким, и я испугался не на шутку, о чем вспоминать решительно не хотелось. Во-вторых, я так и не понял, что, собственно, произошло. Просмотр видеозаписи подтверждал, мягко говоря, неадекватное поведение Колбасьева, ничего при этом не объясняя.

Однако теперь я решил, что, раз уж мы обсуждаем ситуацию, в которой замешан адвокат, могучая кучка должна знать и про жутковатую сцену с его участием.

На протяжении рассказа Наташа смотрела на меня с нежностью и запоздалым беспокойством, Юра кривил губы и несколько раз выругался, а Марк Наумович озадаченно хмурился.

− Ну, и как вы трактуете сей эпизод? − спросил он.

− Такого наезда в моей практике еще не было, − признался я, пожимая плечами. − Все, до чего я тогда додумался, сводилось к простой мысли: похоже, что Колбасьев по жизни балуется гипнозом. И не убедив меня с помощью денег, решил сломать психологически. Хотя все равно странно… Однако теперь, после истории с Максимом Криволаповым, ситуация выглядит иначе.

Предположим… только предположим, Юра… что Бормоталов не врет. Тогда речь уже не о гипнозе. Речь о внушении с помощью магии. Я же говорю: глаза у него при этом светились так, что мороз по коже. И шипел что-то еле слышно. Слов не разобрать, но фонетика не наша, не русская… Кстати, попутно объясняется, почему Колбасьев такой искусный переговорщик. Он просто зомбирует собеседника, и тот вынужден подчиниться.

− Ну, тебя-то он ведь не сломал, − заметил Юра.

− Да, что-то у него не вышло. Я ведь гипнозу вообще не поддаюсь. Какие-то особенности нервной системы… Он, между прочим, этого не ожидал. Во всяком случае, вид у него был такой, словно целуется с Фредди Крюгером.

− Я все-таки не понимаю, − сказала Наташа. − Если он решил избавиться от Максима, то почему не сделал этого сразу? Зачем было мучить, устраивать за ним слежку, запугивать? Водитель этот слепошарый, жуткие сны…

Я покачал головой.

− Тут как раз все понятно. Колбасьев, сдается мне, личность с психическим изъяном. Ты вспомни: золотая медаль в школе, учеба в МГУ − многие ли так здорово стартуют? А потом двадцать лет прозябания… Стало быть, наверняка закомплексованность, неудовлетворенность, озлобление. Да, с «Петрохолдингом» ему круто повезло. Но комплекс неудачника никуда не делся − просто ушел вглубь, в подкорку. Теперь Колбасьев до конца жизни будет самоутверждаться и подсознательно мстить окружающим. А тут Максим с его обидным отказом… Ну, как не продемонстрировать мощь, не унизить, не причинить боль беззащитному человеку? Он просто издевался над парнем, прежде чем решил уничтожить…

− Ясно. Широкими, смелыми мазками художник рисует портрет законченной сволочи, − подытожил Юра.

С этими словами он потребовал еще кофе, а я разлил коньяк. Коллектив не возражал. Я выключил верхний плафон, и теперь в кабинете горела только настольная лампа, распространяя несильный, теплый свет. От коньяка и общества друзей стало вдруг так уютно, что я с невольной горечью подумал: все же нехороший человек этот Бормоталов! Приперся вот со своей абракадаброй и смутил покой наших творческих грез…

− Но почему с этой историей он пришел именно к нам? − спросила Наташа.

Видимо, любовь наделяет женщину телепатическим даром. Во всяком случае, реплика Наташи вполне ложилась в контекст моих размышлений.