А.В. Леонов - УБЫР. Проклятье колдуна

А Петька дрожал и глотал слёзы. И невдомёк было ментам, что страшит его не милиция, не допрос и даже не убийство Ворона, которого он, Петька, в сумятице и не видел. К подростку вновь и вновь возвращалось воспоминание о другом происшествии, необъяснимом и жутком.

Петька уже основательно поддал; откуда-то сбоку, откуда-то сзади, с визгом и с воплями, наползает невнятная кутерьма. Петьке весело и совсем не боязно: сейчас, чувствует он, они с друзьями кого-то проучат.

Вдруг хрипло и странно кричит Ворон. Петька, с колом в руках, оказывается за плечами какого-то борзого старикашки, размахивается и с пьяной дурью опускает тяжёлую палку на седую голову. «Бля, укокошу», – поскрипывает в голове мысль, оставляя лёгкую озабоченность. Но кол проваливается в пустоту, а старикашка стоит на том же месте. Юнец теряет равновесие и валится вслед за своей дубиною, тупо глядя, как нос его приближается к спине старика, упирается в серый пиджак… и вдруг летит себе дальше. Вслед за носом летит и Петька, а старик непостижимым образом стоит, где стоял. Петька шмякается оземь, неведомо как, оказывается уже перед стариком, и…

Рука – одна! – берёт Петьку за шиворот и со страшною, неправдоподобной лёгкостью отрывает его от земли. Петька яростно сучит ногами, холодея от чувства жуткого, только во сне возможного бессилия. Но это – не сон. Чудовищная рука разворачивает юнца лицом к старику. Два тусклых глаза разглядывают Петьку только мгновение – и рука швыряет его прочь. Петька кубарем летит в тёмную траву, вскакивает и похрюкивает от ужаса. Какая неловкость, штаны его, кажется, намокли. Следующий кадр – Петька уже дома, скулит и трясётся под одеялом.

Что это были за глаза, двоечник Петька не умел рассказать. Но он твёрдо знал, что не забудет их до самой смерти.

Взрослому, с высоты величия возраста, радости и горести маленького человека представляются такими же, как и сам человечек, маленькими и трогательными. «Мне б твои заботы», – ностальгически вздыхают отцы, поглаживая мальчуганов по вихрам. «Мальчуган, – струится далее взрослая мысль, – живёт в своём свежем, наполовину сказочном мире, где так ярки краски, так пронзительны радости, ну и… так мимолётны огорчения. А тут… производственный план, семейный бюджет, и наверняка завтра на планёрке – начальственная выволочка. Эх, да что там говорить!»

По большому счёту, взрослые правы, но поговорить всё ж таки есть о чём. Например, как бы им понравилось такое мимолётное огорчение: по результатам планёрки им присуждается не моральное страдание, а сугубо реалистическая порка, вполне натуральным ремнём по столь же материальной заднице. И ещё: в сказочном мире водятся не только добрые, но и злые герои.

Его злой герой звался просто и не страшно – Витя. На самом деле того дважды второгодника, что учился в параллельном классе, звали Сергеем; но славился он под прозвищем, нехитрым образом произошедшим от фамилии, – Витин.

Всякого мальчишку нет-нет да и обижают те, кто постарше и посильнее. Одни ребята легко выбрасывают эти огорчения из души, другим они основательно отравляют детство; бывают и такие, что проносят отпечаток пережитых унижений и страхов через всю жизнь.

В первые свои школьные годы он принадлежал к первой, безмятежной мальчишеской разновидности. Хотя он, щуплый книгочей, мечтатель и отличник, притягивал к себе чуть больше неприятных приключений, чем его товарищи, всё же друзей у него куда больше, чем неприятелей, и он не знал горькой участи белой вороны.

Но когда в их смене, в соседнем четвёртом «бэ», объявился этот самый Витя, всё изменилось. Два года – разница в этом возрасте внушительная, и Витя сразу стал некоронованным королём четвероклашек. Витя с удовольствием шпынял своих подданных. Те, в свою очередь, не только побаивались главаря, но и вполне бескорыстно к нему тянулись. Конечно, Витя сразу приметил тощего очкарика и сделал его главной мишенью насмешек, щелчков и пинков.

Тощий очкарик беспомощно сопел и всё чаще задумывался над странным жизненным законом. Отчего пацаны так равнодушны к правильным учительским наставлениям и так податливы к влиянию двоечников и хулиганов? Почему – чем больше его, отличника, хвалят на школьных линейках, тем насмешливее относятся к нему ровесники? Да и ровесники ли только? Как раз в это время он запоем прочитал «Тома Сойера» и поразился простой мысли: а ведь и взрослый автор отдал свои симпатии Тому, прогульщику и проказнику, а не его примерному братцу, пай-мальчику Сиду. Да и папа… и папа, приведя как-то в гости своего школьного товарища, толковал вовсе не об отличных оценках и почётных грамотах. Нет же, папа с другом вспоминали, как их чуть не выгнали из школы за взрыв, учинённый на уроке химии, – и взахлёб хохотали: знай, мол, наших!

Витя вскорости оброс целой свитой сподвижников и подхалимов, каждый из которых старательно показывал свою неприязнь к учительскому любимчику. У него оставалось всё меньше друзей, да и те предпочитали дружить с ним во дворе, а в школе заметно стеснялись этого компрометирующего знакомства.

И сама природа, похоже, не слишком жалует чересчур послушных мальчиков. Одарив отличников способностью магнетически притягивать нелюбовь нормальных пацанов, она словно нарочно позаботилась о том, чтобы примерные ученики в большинстве своём не обладали ни крепкими кулаками, ни бойцовским задором. Ему тоже судьба, увы, отказала в этих качествах. Поэтому, когда раз-другой, потеряв терпение, он пробовал дать обидчикам отпор, торжествующие соперники легко уклонялись от его неуклюжих ударов. Мальчик въявь испытал ощущения, знакомые по страшным снам: в душе кипит отчаяние, непослушное тело изо всех сил пыжится что-то сделать и ничего, совершенно ничего не может. Эти поражения дались ему тяжело: парнишка остро переживал свою мужскую никчёмность и замкнулся в недоверии к враждебному миру. Всё чаще он видел себя в мечтах бесшабашным задирой, и всё более жалким казался себе наяву.

Так продолжалось около двух лет.

Старший лейтенант Клепиков со слесарем из домоуправления поднялись на второй этаж. На площадке толпились соседи, в основном пожилые люди.

– Уже три дня Виктора Сергеевича не вижу, – оживлённо кудахтала Ольга Егоровна из девятнадцатой квартиры, большая охотница до всяких слухов и происшествий, желательно скандальных. – Сколько себя помню, такого не было. Каждый день хоть в магазине, хоть во дворе, хоть ишшо где, а встречу… Да я так переживаю, так переживаю, прям места себе не нахожу! Уж не случилось ли чего?

Сердобольная старушка тревожилась искренне, однако не без тайного приятного предвкушения; чувствовалось – если причиной переполоха окажется какое-нибудь будничное недоразумение, Егоровна будет разочарована.