Юлия Котикова - За красным небом

Один праздничный ужин сменялся другим, и, провожая гостей, каждый из которых сжимал в руках пару бумажных тарелок, бережно завёрнутых в фольгу, чтобы еда не остыла, Хесус чувствовал себя абсолютно счастливым.

Вот только усталость никуда не делась, травма по-прежнему давала о себе знать. Вдоволь накупавшись, загорев и набродившись с Табитой по пляжу, Хесус вернулся в Нью-Йорк к рутинной работе. Пусть он и чувствовал себя вымотанным донельзя, отпуск всё равно получился отличный. Табита счастлива, самолет с ними не свалился в океан, дети получили гостинцы от бабушки. Чего ещё можно желать? Только побыстрее окунуться в любимое семейное дело!

И, признаться, окунуться было во что. Оказывается, пока он развлекался, по всему миру пронеслась тревожная новость: открыли новый вирус. Первым заболевшим стал некто Эдвард Карстон, обратившийся в скорую помощь с высокой температурой и насморком. Событие это никого бы не взволновало, не скончайся Эдвард ровно через три дня после своего обращения.

Существует теория, что одного человека от другого отделяет не больше восьми рукопожатий. Влюбились в солиста группы, победившей на Евровидении? От вас до него не больше восьми человек. Хотите встретиться с президентом? Та же история.

Хесус и Эдвард находились на расстоянии в одно рукопожатие, и соединял их официант Алькапуррии, обслуживающий мистера Карстона в ту злополучную среду. Официант, юный Дин Томпсон, скончался в один день с Эдвардом, но его имя не вошло в историю. Жаль! Он был единственным сотрудником ресторана, в чью голову закралась верная догадка: машина с оранжевыми пальмами на бортах привезла в их кафе кое-что похуже кокосов [2] Хочу вас успокоить. Эта сцена – плод фантазии и ничего больше. Разумеется, переправить вирус из одной страны в другую на кокосах невозможно. Ну… почти. .

Но Дин Томпсон никому и ничего не успел рассказать, а потому весь мир, затаив дыхание, продолжал следить за историей мистера Карстона.

Температуру несчастного так и не удалось сбить. Он прибыл в больницу, когда термометр показывал 40,6 градусов по Цельсию, а умер, когда цифры перевалили за 43,2! За ним последовали его жена и двое детей, мальчики, семи и девяти лет. Они сгорели всего за день, бедняжки! Когда же схожие симптомы проявились и у сотрудников скорой помощи, врачи забили тревогу.

Так появился вирус, названный в честь своей первой официально зарегистрированной жертвы, вирусом Карстона. Так началась третья мировая война, только вели её сразу все государства разом, объединившись против нового, невидимого врага. Так, во всяком случае, считал Хесус Хименес.

Когда правительство США посадило всех дома, Хесус сидел. Когда ресторан закрыли, он верил, что всё обойдется. Когда всем гражданам предложили сделать только что разработанную вакцину, Хесус и Табита были первыми, кто решился её попробовать. Правда, Табите «повезло»: прямо на входе обнаружили, что она уже больна, а потому прививку делать не стали.

Это могла бы быть чудесная история о том, как люди совершили научный прорыв, или как человечество выжило в неравной битве со смертельно опасной болезнью, или хотя бы о работе медицинских пунктов и врачей, стоявших на передовой, но увы, в ней фигурировал сеньор Хименес, а значит счастливого финала быть не могло.

В мире насчитывалось всего 5 вакцин, 4 из которых были абсолютно безвредны. Для их создания использовался лишь один ослабленный штамм вируса и некоторое количество вспомогательных веществ. От Карстона такая вакцина не защищала, слишком уж быстро эта гадость менялась, но и вреда от неё тоже не было. Гораздо хуже обстояли дела с пятой версией, содержащей активную часть вируса. Но это Хесус узнал только спустя сутки после укола, хотя и не успел толком сформулировать своё суждение.

Сначала температура поднялась у Табиты. Она моментально слегла, щёки её горели нездоровым румянцем, губы растрескались до мяса. Её без конца тошнило, и Хесус разрывался между кухней, где он набирал для жены свежей воды, и ванной, где стирал и отмывал всё, что она заблевала.

Он ещё пробовал дозвониться в скорую на второй день, когда проснулся утром и не смог встать с постели. Тело горело, простыни буквально обжигали сухую кожу. Нестерпимо хотелось пить, но его и кухню разделяла по меньшей мере пустыня Сахара. Табиту уже не рвало. Она лежала очень тихо, изредка что-то бормоча себе под нос. Кажется, ей виделись змеи, притаившиеся в темных углах комнаты. Хесус знал, что змей там нет, но боялся, что увидит их завтра.

На третий день Табита умерла. Это случилось очень рано утром. Хесуса в очередной раз тошнило, так что он видел, как это произошло. Она уже не открывала глаз, дышала через приоткрытый рот, хрипло и со свистом. Эти вдохи стали прерывистыми, частыми, а потом прекратились совсем. Всё быстро и как-то обыденно. Креветки красочнее отходят на тот свет, знаете ли!

В скорой по-прежнему никто не отвечал. Хесус попробовал дозвониться детям, хотел узнать, как они себя чувствуют, но и они к телефону подходить не спешили. Закрыв распухшие веки, он принялся молиться.

Хесус долго говорил с Богом, прося позаботиться о его жене, выражая надежду на то, что они ещё встретятся, потому что Табита была для него всем. Он просил и о детях, умолял защитить их от этого ужаса, потому что он сам уже не сможет. Когда к вечеру Хесус понял, что в кресле-качалке возле антикварного шифоньера сидит его покойный отец, а Табита расчесывает длинные, чёрные как ночь, волосы за туалетным столиком, за которым она проводила каждый вечер последние 30 лет их брака, он начал просить о другом.

«Господи, всё хуже, чем я думал. Я вижу mi papá, и он говорит мне, что надежды нет. Табита держит меня за руку, и я благодарен тебе за это, но Господи, если это правда, если всем нам суждено умереть вот так, то пусть мои дети умрут быстро, быстрее чем я, пожалуйста!»

Хесус не знал, слышал ли его Господь, но ночью он смог спросить у него. Он думал, что смог. Иисус стоял в дверном проеме, точь-в-точь такой, какой он был раньше на мамином комоде. Она собирала статуэтки и ходила в церковь, где ей… Ей дали что? Она приносила оттуда пирожки, но он думал не об этом. И там так красиво пели! Хесус любил церковный хор и всегда тихонько подпевал ему. Какая же была его любимая… Нет, стойте, стойте!

В горячке Хесус кричал, не замечая этого. Иисус! Мама принесла фарфоровую статуэтку и поставила у него в дверном проеме. Она была огромная, в два человеческих роста. И никаких увечий, следов распятия, только Иисус, и Дева Мария, и, Святые угодники, я падаю, падаю…

Нет, он на кровати. Вокруг всё белое, потому что всё – это часть Его. Он во всём белом. Его простыни больше не жгут, потому что Он милостив к детям своим. Я надеюсь, они умрут. Я надеюсь, они все умрут, да? Да?!