Егор Андреев - Былины Окоротья

Надев сапог и для верности притопнув, Всеволод облизал пересохшие губы и попытался сглотнуть. Комок густой слюны проследовал по горлу, ворочаясь, словно беспокойный ёж. Муки жажды становились нестерпимы.

– Думаю спрашивать, «будет ли у тебя чего попить» не стоит? – ради шутки обратился воевода к псу и ошарашенно замер, получив в ответ:

– Отчего ж не будет, вода не добродетель, пока что всем хватает.

Потрясённый Всеволод не сразу понял, что голос доносится с другой стороны камня. Осторожно заглянув за его ребристую, изъеденную рыжим лишайником поверхность, он увидел молодую девушку.

Высокая, почти с него ростом, она была одета в простое, подпоясанное чёрным кушаком льняное платье и узкий повойник с челом вышитым золотой гладью. На грудь незнакомки спускались две толстые, чёрные как смоль косы с вплетёнными серебряными колтушами 16 16 древнерусское женское украшение, полая металлическая подвеска, прикреплявшаяся к головному убору и часто украшенная зернью, сканью, эмалью, чернью. . Украшения изображали сов, расправивших в полёте крылья. Горя яхонтовыми камешками глаз, неясыти скрючивали острые, словно бритвы, когти. Ночные хищницы явно охотились.

Всеволод получше пригляделся к незнакомке и понял, что поторопился, мысленно назвав её девушкой. Нет, старухой она точно не была, но вот и молодкой тоже. Гладкое, слегка бледное лицо словно позабыло, что такое возраст. Чернявой с равным успехом подошли бы и цветущие двадцать и зрелые сорок лет. Тонкие брови над изящным, слегка вздёрнутым носом, узкий подбородок с ямочкой и резко очерченная, волевая линия губ делали бы её красивой, если б не глаза…

Неожиданно Всеволод понял ещё одну вещь – не так уж и сильно он хочет пить. Не настолько, чтобы долго выдержать подобный взгляд.

Очи незнакомки, в обрамлении густых ресниц, искрились как два дымчатых опала. Их истинный цвет невозможно было угадать. Они то отливали золотом, то холодили серебром, то становились мутными, с темной поволокой, будто подёрнутая маслянистой плёнкой грязная вода. Женщина, без сомненья, не принадлежала к простым смертным. При встрече с подобными ей обычные марьгородцы привыкли проявлять почтение и низко кланяться. В разговоре, дабы не будить лихо, стоило именовать Чернявую не иначе как «мудрой» или «ведой». Однако меж собою, за глаза, для определения таких женщин горожане пользовались другим, более понятным словом – ведьма.

– Ну что ж ты, воевода, замер. Али пить уж расхотел?

Всеволод только тут заметил, что волховуша протягивала ему берестяную, просмоленную и обмазанную глиной флягу, висящую на сплетённом из конских волос шнурке. Машинально приняв баклажку, Всеволод приник к узкому горлышку. Вода была изумительно студёной и немного сладковатой на вкус, отдавая мелиссой и чуть-чуть мёдом.

– Благодарствую, государыня, – окольничий, отерев губы, вернул сосуд хозяйке, не особо представляя, что ещё сказать.

– Не стоит. Честно говоря, заждалась я тебя, воевода. Думала, уж не случилось ли чего. Ссориться с Тютюрей не каждому с руки, подчас это влечёт за собой печальные последствия. Рада, что всё обошлось.

Речь у черноволосой незнакомки была тягучей и неторопливой. Слова она произносила голосом, пронизанным лёгкой хрипотцой, но, тем не менее, звучащим весьма приятно. Даже мелодично.

Всеволоду и раньше приходилось слышать подобный говорок, наполненный чужими, потусторонними тонами. И не сказать, чтобы окольничему он был по нраву. Такой тембр голос чароплётов приобретал за долгие годы чтения ворожейных заклятий и общения с теми, при одном упоминании о ком у простого человека волосы на голове вставали дыбом.

– Ты ждала меня? Даже про Тютюрю знаешь? – удивился воевода, чувствуя, как по спине прополз раздражающе-неприятный холодок. – И откель, позволь спросить? Углядела в волшебном зеркале, аль в тарелочке с колдовским яблочком? Как ты меня вообще нашла?

Кудесница лукаво улыбнулась.

– Отвечу по порядку, если не возражаешь. Про барчат, которых ты с «Петуха» выгнал, прознать было несложно. Сейчас весь город шумит о том, как Всеволод Никитич – Марьгородский витязь по прозванью Степной Волк, богатырь и воевода, Митьку Калыгу застращал так, что он Ипполиту полную шапку серебра отсыпал. Так ли это было?

– Не совсем. Скорее, я воззвал к остаткам его совести, так что разорился он по доброй воле, – ответил Всеволод, стараясь не придавать значения отчётливо звучащей в голосе морокуньи насмешке.

– Ну а что касается нашей неслучайной встречи, сыскала тебя не я, а мой ксыр. Он хорошо умеет чуять нужных мне людей, особенно тех, кого отметил Акамир.

Из-за спины колдуньи показался рослый, русоволосый парень. Застигнутый врасплох Всеволод от неожиданности сделал шаг назад. Бесшумно выросший, как из-под земли, молодец был не просто крупным, он был огромным, в то же время оставаясь весьма стройным. Невероятно, как такой громила смог укрыться от взгляда воеводы, подкравшись к ним столь незаметно. Необычным было и то, с какой грацией двигался подобный здоровяк. Мускулы, скрытые под белёной косовороткой, плавно перекатывались в такт его шагам, делая спутника ведьмы похожим на изготовившегося к прыжку дикого кота.

Лицо парня под соломенного цвета шевелюрой было абсолютно, до странности бесстрастно. Высокий лоб, ровные палевые брови, голубые глаза, аккуратный нос с горбинкой и гладкий, словно фарфоровый подбородок напоминали красивую, но неживую маску. Ещё одной отличительной чертой Ксыра, было широкое, похожее на ошейник ожерелье. Плотно прилегая к шее, оно представляло собой тугой поджерлок из толстых медных цепочек, скрепляющих три неровно огранённых плоских куска обсидиана. Чёрные как ночь отщепы, имеющие нечёткую форму эллипсов играли бликами заката, горя в лучах умирающего солнца, словно глаза дикого зверя. На взгляд Всеволода, выглядела безделушка чересчур ажурно, совсем по-женски.

Из-под ног воеводы вдруг раздалось протяжное, злобное рычание. Пёс, ощерив пасть и вздыбив на загривке шерсть, припал к земле и поворачивал морду то к колдунье, то к красавцу-парню. Болезненное безразличие вдруг спало с лица Ксыра. Присев на корточки и невинно, совсем по-детски улыбнувшись, он бесстрашно протянул руку прямо к исходящей пеной пасти пса. Всеволод хотел было его остановить, предостеречь, но не успел. Пёс вдруг замолчал, съёжился и, поджав хвост, с диким скулежом бросился наутёк. Удивлённый странным поведением дворняги, Всеволод не нашёл ничего лучше, чем спросить:

– Ксыр? Чудное имя, вроде бы мармарское?

Морокунья непонимающе посмотрела на Всеволода, но потом загадочно улыбнулась.

– Нет, не мармарское. Но, ты прав, он… нездешний, и не говорит на воле 17 17 Воля – общепринятый, торговый язык народов Гальдрики , хоть и понимает нашу речь. Немного.