Егор Андреев - Былины Окоротья

Яркий полуденный свет ворвался в комнату, слепя и разгоняя тени. Человек на кровати вскинул руку, прикрывая глаза. Сонно заморгал. Скривился. Резко сел, но тут же застонал, обхватив ладонями бритые виски.

– А-а, сучий потрох! Кто посмел!?

– Князь Ярополк шлёт тебе приветствие, Митрий. И наказывает пойти с дружиной в поход, дабы выяснить, кто на границе его владений людей и скот изводит.

– Волк, ты штоль? – Митька оторвал ладони от лица, мутным взглядом зелёных глаз уставился на воеводу и, сильно пошатываясь, встал. Нетвёрдо держась на ногах, Калыга подошёл к столу и жадно приник к узкому носику кумгана. Придерживая крышку пальцем, он запрокинул голову и в несколько глотков опростал посудину. Отёр усы. Отбросил пустой кувшин в сторону. Рыгнул. Снова хмуро, исподлобья посмотрел на молчащего Всеволода. – Ах. Голова трещит, – пожаловался он, – так что ты там гуторишь, воевода?

– Завтра в путь идём с дружиной. На Зареченские топи. Посему, будь любезен, приведи своих людей в порядок, да и себя тоже, – повторил Всеволод холодно, натягивая на лицо бесстрастную маску, стараясь, чтобы ни одна эмоция не отразилась на лице. Тютюря был не тем человеком, пред которым он мог позволить себе потерять самообладание.

– Надо ж! Значит, в поход меня зовёт наш князь, – опричник, покачиваясь, выпрямился и упёр руки в бока, видимо забыв, что из одежды на нём нет и нитки. – И кого гонцом прислал?! Вымеска крепачьего. Без году холопа. Кем там, по сплетням, была твоя мать? Ключницей? Портомойкой? Не знаю даже, которому из слухов больше верить. Нет, не уважу Ярополка. Никуда не поеду. Уж ежели я ему так надобен, пущай пришлёт кого-то более достойного несть его слово, чем дворовый пёс без роду и племени. Али ещё лучше, пусть самолично сюды на поклон заявится, да и попросит так, как следует просить наследника рода Калыган.

Всеволод побледнел и стиснул кулаки так, что побелели пальцы, но всё-таки сдержался. Коротко выдохнул сквозь зубы, прежде чем тихо ответить:

– Ты пьян, боярин. Потому только я сделаю вид, что слов твоих не слышал. А волю князя придётся исполнить, сам знаешь. В дорогу выходим завтра утром, засветло. Будь готов.

Тютюря ещё мгновение хранил на лице надменное выражение, но видя, что провокация не удалась, расплылся в улыбке, показав красивые, ровные зубы.

– Балясничаю я, шуткую значит, разве не ясно. Неужто поозоровать уже нельзя, а, воевода? Ты-то вечно вон смурной, аки кобель без суки, потому-то шуток и не понимаешь. Ха-ха. Все, полно, балую я, ничего боле.

– Рад твоей забаве, – холодно процедил Всеволод, скрестив руки на груди, чтобы, не дай бог, не дать им волю, – надеюсь, не забудешь со столь же развесёлой миной расплатиться с Ипполитом за учинённый погром и столованье.

– С кем?

– С хозяином корчмы.

– Что… это тоже приказ князя?

– Нет, простая человеческая порядочность, которая, как я слышал, не перевелась ещё среди дворян. Даже наследников рода Калыган, выбившихся, опять же судя слухам, в бояре только тем, что грабили купцов на трактах и обирали крестьянские подворья, да к тому же такие, на которых и мужиков-то не было, только бабы да дети малолетние. И, судя по людской молве, не гнушались твои предки ни худой овцой, ни паршивой курицей, ни крынкой с застоялой простоквашей. Вот только стоит ли верить подобным сплетням, как считаешь?

Натягивающий штаны Митька замер. Стиснул зубы так, что на скулах заходили желваки. Взгляд его, слегка затуманенный хмелем, наполнило палящей яростью. Рука опричника сама собой потянулась к рукоятке сабли.

– А вот этого делать я искренне не советую, – протянул Всеволод как можно безразличней, – напасть на городского воеводу, да ещё безоружного… Пожалуй, этого тебе не простит даже Ярополк.

Видя, что Калыга передумал делать глупости, Всеволод с удовлетворённым видом кивнул.

– Не забудь уплатить Ипполиту виру 12 12 древнерусская мера наказания за убийство, выражавшаяся во взыскании с виновника денежного возмещения. Также вирой именовалось денежное возмещение за другие преступления. за погром, – напомнил он опричнику и, не говоря более ни слова, покинул комнату, прикрыв за собой дверь.

Домой добрался воевода далеко за полдень. Душившая город парная мга никуда не делась, но здесь, в тени холма и раскинувшегося на нём детинца, она ощущалась не так сильно. Совсем не намного. Недостаточно, чтобы чувствовать себя комфортно, а не как лещ на раскалённой сковороде.

Спешившись, Всеволод первым делом подвёл Ярку к стоящему под навесом, позеленевшему от сырости корыту. Он терпеливо носил в него воду из колодца, пока Ярка утоляла жажду. Лишь напоив кобылу, воевода напился сам. Затем он стянул пропотевшую куртку вместе с рубахой и ополоснулся. Холодная вода ожгла кожу, словно веник из крапивы. Фыркая и тряся мокрыми волосами, с которых веером разлетались блестящие бисеринки капель, Всеволод не заметил, как на крыльцо дома вышла Смиляна.

– Ну, и где же тебя носить? Дело-то уж скоро к закату, а ты, небось, и не обедал. Осунулся вон весь, скоро одна кожа да кости останутся, и кому тогда надобен будет такой рубака? Вроде бы большой детина, а ума кот наплакал!

– Полно тебе, Смиляна, не ворчи, – добродушно отозвался Всеволод, распрягая лошадь и закидывая седло на коновязь, – с самого утра по воле Ярополка важным поручением занят был. Не престало городскому воеводе пузо набивать, пока дела княжьи недорешены.

Низенькая, пухленькая старушка, стоящая под двускатным козырьком крыльца, возмущённо фыркнула. Будучи кормилицей Всеволода, Смиляна напрочь игнорировала его чин, обращаясь с окольничим как с безусым отроком, чем часто вгоняла его в ступор, заставляя испытывать чувство неловкости и стыда. Вот и сейчас уперев руки в бока, она сердито покачала головой, словно дивясь неразумности доводов великовозрастного чада.

– У тваво Ярополка, что ни дело, так не на жисть, а на смерть. Можно подумать от тарелки каши у него казны недостанет, али прыщ в причинном месте выскочит. Так что хватит глупости языком молоть, быстро марш за стол!

Всеволод, рассмеявшись и натянув рубаху, зашёл в ещё светлый, не успевший потемнеть от времени сруб, который теперь стал слишком большим для них двоих.

На столе в светлице, его ждали тёплые щи, румяные пироги с грибами и кувшин ячменного кваса. Воевода набросился на еду, как оголодалый волк. Смиляна, сев напротив и подперев лицо сморщенной ладошкой, с довольной улыбкой наблюдала, как снедь исчезает со стола.

– Жениться тебе надо, Сева, – внезапно сказала она наставительно, тоном, не терпящим возражений. – Девку найти хорошую, такую, чтоб любила, чтоб хозяйственной была. В Марь-городе, слава богам, такие ещё не перевелись, неужто не найдёшь голубу, чай сам-то не урод…