Макс Димур - Кошачий царь. Книга первая

Да и кошки, надо сказать, до определённого момента, не питали ко мне особых чувств. История с корками и прочими загадочными событиями началась после совершенно, на первый взгляд, неприметного случая…

Деревню, в которую я ссылался на всё лето, огибалась по задам небольшой сонной речушкой, в самом широком месте имевшей метров пять водной глади.

На одном из изгибов была заводь, так называемый бочаг. Тут речка образовала расширение диаметром метров в пятнадцать, и глубиной метра два-три. Для местного населения это было единственным местом для принятия водных процедур, поэтому периодически кто-то из соседей чистил бочаг от водорослей, тины и кувшинок, норовящих затянуть и без того скромное пространство открытой воды. Дед подобным занимался редко, он ходил на бочаг мыться по вечерам. Не скажу, что вода в речке была очень уж чистая. Иногда, впрочем, в бочаге виднелось дно.

Местные пацаны, которых насчитывалось с десяток, включая примкнувших к ним городских, привезённых на каникулы, в хорошую погоду грелись на солнце и плескались в бочаге. В деревне времени для подобного безделья было мало, поэтому и встречи на бочаге случались нечасто. Не совпадали мы по времени. Например, мне сегодня поручено носить вонючую воду из специальной ямы в бочки для полива. И я не имею права отвлечься до окончания этого увлекательного процесса. Я закончил, иду за соседским парнем, а он уже занят прополкой огорода. Третий сосед послан собирать траву для кур. Вот так вот и получалось.

Мне в том году исполнялось, кажется, тринадцать лет.

На деревенских просторах, зажатых между старым Ярославским шоссе и упомянутой речкой, резвился беззаботный июль конца восьмидесятых годов двадцатого века.

Был, вроде, субботний или воскресный день, и я, выполняя какие-то поручения деда на задах огорода, увидел группу знакомых пацанов, оживлённо что-то обсуждавших и двигавшихся к бочагу.

Я заинтересовался, оставив свои занятия, хотя меня никто специально не звал, и примкнул к группе.

Они тащили мешок из под картошки, в котором что-то извивалось.

К моему ужасу, оказалось, что в мешке была кошка. Даже, пожалуй, котёнок- подросток, только что переставший быть пушистым котёнком, но ещё не ставший тощим облезлым котом.

Выяснилось, что предполагался акт публичной казни.

Кошку поймали на месте преступления, когда в курятнике бабки Васьки Семёнова преступница задушила курицу и намеревалась сделать то же самой со второй пернатой, от ужаса орущей во всю глотку.

Подоспевшая на крики бабка оглушила кошку метлой, засунула в мешок и, кликнув Ваську, приказала кошку немедленно порешить. Рассудив из деревенской своей смётки, что кошка, повадившаяся душить кур, как какая-то лисица, уже не откажется от этого занятия.

Васька был известный в деревне отморозок, как сказали бы сейчас, и, созвав своих близких приятелей, Мишку и Сеньку, радостно и с огоньком ринулся выполнять приказание бабки.

Решено было утопить кошку в бочаге, предварительно привязав к мешку что-то тяжёлое. Это тяжёлое они тоже несли с собой, в виде здоровенной ржавой шестерни от загадочного древнего механизма.

Уже гораздо позже я стал задумываться о том, как порой замысловаты хитросплетения судьбы, как совершенно рядовое событие может привести к цепочке последующих событий, которые, как костяшки домино, падая одна за другой, запускают механизмы уже абсолютно непредсказуемые и фантастические… Впрочем, Булгаков задумывался об этом гораздо раньше. Но в те годы я его ещё не прочёл…

А тогда я понял, что никоим образом не могу допустить такого злодейства. Но как быть? Драться я, говоря по чести, не умел. Слушать меня они вообще не станут. Я, как приезжий городской, авторитетом не обладал, поскольку, повторюсь, драться с ними не мог.

– Парни, а продайте мне эту кошку,– идея пришла в голову внезапно, как молния. – А бабке скажете, что утопили. Давайте в мешок положим дохлую кошку, я видел там, в кустах.

Неожиданное предложение заинтересовало всех, и пацаны обступили меня. Городской Макс оказывался ещё более сумасшедшим, чем все думали раньше.

– А сколько дашь? – противно прошепелявил Васька через выбитый зуб.

Пришлось в уме судорожно подсчитывать имевшиеся в наличии капиталы. Выходило рублей двенадцать.

Я предложил пять рублей. Да ещё одной бумажкой.

Сошлись на семи рублях. Я побежал домой за деньгами, взяв с них обещание пока ничего дурного не делать с кошкой. На обратном пути я должен был захватить дохлую кошку из кустов.

Сердце моё отчаянно билось, когда я снова приближался к ним, прыгая через кочки на лугу. Дохлую кошку я держал за хвост, обернув его старой тряпкой. Деньги, бумажка и горсть монет звенели в кармане шорт. Я опасался, что они просто из вредности и присущей всем деревенским подлости сделают своё чёрное дело, несмотря на вожделенные деньги.

Уфф…. К счастью, бабло, как всегда, победило зло. Пацаны сидели на берегу бочага, кто-то развалился в траве, грызя травинку, другой трогал ногой воду. Мешок извивался и дёргался неподалёку.

Обмен произошёл. Дохлая кошка отправилась в мешок, а выпущенный кот- подросток, дико озираясь, огромными прыжками, словно кенгуру, ринулся сквозь траву к зарослям кустарника. Пацаны, получив от меня деньги, в очередной раз усмехнулись глупости городского простофили, и пошли окунать мешок с кошачьим трупом в воду, чтобы представить бабке веские доказательства совершённой казни.

Я отправился домой, всё ещё находясь в недоумении от своего поступка и спрашивая себя, правильно ли я сделал.

Проживал я летом в пристройке к дому- дощатом чулане. Сие помещение находилось с домом под общей крышей, но было отделено капитальной деревянной стеной. Сооружение весьма хлипкое, но вполне уютное. В чулане стояли две панцирные кровати с порыжевшими шарами, когда-то хромированными настоящим советским хромом, между ними – древняя тумбочка, где у меня хранился разный мелких хлам, а также пара самодельных полок, на которых соблазнительной горой были свалены подшивки журналов «Крокодил», «Здоровье» и «За рулём», годов, наверное, с шестидесятых! Эти завалы мудрости я пролистывал, уединяясь в чулане в то время, когда не требовался деду. Обычно по вечерам. Да, ещё в чулане висела вешалка с пыльной верхней одеждой, помнившей, наверное, ещё французов под Москвой. Ну, уж немцев точно! Более в чулане ничего не было, оставались только проходы между кроватями.

Я пришёл к себе в логово, первым делом пересчитал значительно сократившиеся капиталы, но расстраиваться по этому поводу особенно не стал, ибо в деревне тратить их особенно не на что, а при отъезде бабуля обычно втихаря вручала освобождённому с каторги узнику пятёрку, а то и красную, очаровательную десятку!