Элла Войта - Собаки мертвы

Проехав через центр села, мимо остановки, на которой несколько человек замерло, провожая взглядами белую Ауди, они спустились к реке. Небольшая речка Дуг игриво петляла вокруг села и в ее излучине, в долинке среди холмов, в двух километрах от ближайших соседей, архитектор Качур и построил свой дом. Она свернула вправо, на узкую асфальтную ленту. Дорогу давным-давно никто не ремонтировал, но все же она была в лучшем состоянии, чем трасса Черкассы-Новомиргород. Эту дорогу отец проложил за собственные деньги, и она прямиком вела к усадьбе. Еще утром Саша позвонила Ксении Дорошенко, ближайшей соседке и домоправительнице отца и сообщила о приезде, так что имелись все основания предполагать, что в доме их ждали. Дорога сделала последний виток и из-за поворота показалась долина. Она лежала перед ними, как на ладони, заповедная, полная колеблющихся теней.

А в центре стоял дом.

Многих коллег отца удивило, что такой специалист, как Всеволод Качур, построил для жены викторианский особняк. Один из его проектов, головной офис Черкасского водоканала, стал в свое время настоящим фурором, ему даже посвятили статью в одном из американских архитектурных журналов. В статье говорилось о креативном веянии в восточноевропейской современной архитектуре, олицетворением которого стал выдающийся специалист Всеволод Качур. Идеей проекта послужила вода с ее текучим состоянием – одна форма плавно переливается в другую. Здание представляло собой нечто прозрачное из стекла и стали, действительно похожее на каплю воды, свободно парящую над искусственным водоемом. За эту работу отцу присвоили звание «Архитектор года». Всеволод Качур и специалисты его бюро всецело разделяли современные тенденции, заложенные такими мировыми звездами от архитектуры как Норман Фостер и Заха Хадид. Можно было только предполагать, что построит для собственной семьи архитектор подобного уровня. Какое-нибудь суперсовременное чудо в Конче Заспе под Киевом, которое коллеги потом рассмотрят под микроскопом и назовут новым словом в жилом домостроении.

Вместо этого архитектор Качур забрался за двести километров от столицы и купил два гектара земли вблизи обыкновенного села. Он построил викторианское поместье, которое не позволил коллегам даже сфотографировать. В интернет просочилось несколько не лучших снимков, но резонанс они получили уже в связи с трагедией.

Саша остановила машину, вышла и приложила козырек из ладони ко лбу. Солнце расшалилось не на шутку, баловалось на медных оголовках труб и било в глаза. Вдоль дороги тянулся кованный забор, а за ним непроницаемым строем высилась живая изгородь. Было видно, что изгородью давно никто не занимался, и ковка едва проступала сквозь готовые вырваться наружу ветки. Дом равнодушно смотрел на нее окнами с частыми переплетами. С первого взгляда нагромождение объемов пугало, высокие остроугольные крыши вклинивались одна в другую, но уже со второго взгляда становилось понятно, что во всей этой кажущейся громоздкости есть удивительная стройность. Дом был выверен со скрупулезной точностью, и в нем не было ни одной лишней детали. Все было на своих местах, как и полагается в домах, спроектированных с безукоризненным вкусом. Иногда даже казалось, что отцовский дом слишком безукоризненный, слишком выверенный, слишком идеальный.

Опустилось заднее стекло Ауди.

– Мам, что случилось, почему мы остановились?

– Сейчас поедем.

Ей подумалось, что за полгода дом как-то постарел. Может быть, раньше она этого просто не замечала, но теперь признаки разрушения были налицо. Черепица на крыше кое-где отвалилась, оставив проплешины. От одного из дымоходов осталось только зазубренное основание. Кирпичные стены казались какими-то дряхлыми, выщербленными. Она с удивлением обнаружила, что в одной из ячеек окна на втором этаже выбито стекло. Полгода назад она не могла себе и представить, чтобы отец допустил подобное. Даже в детстве, читая им с братьями историю о Маленьком принце, он всегда упирал на то, как важно заботиться о своей планете, не допуская разрастания противных баобабов. Говорил, что стоит оставить одно разбитое стекло, как кого-нибудь сразу же потянет разбить другое. Теперь дом производил впечатление не старинного, но ухоженного, а дряхлого и запущенного. Дома с разбитыми стеклами.

«Он действительно был болен, у него был рак», промелькнула мысль.

Она села в машину и медленно тронулась вдоль забора. Подъехали к высоким кованым воротам, зажатым между каменными столбами. С одного из столбов на них внимательно смотрел гранитный ворон, а с другого горделиво поглядывал лесной олень, увенчанный рогатой короной.

– Ого, какие огромные! – вырвалось у Яна, прижавшего нос к окну.

– Мама, какие страшные звери, – пробормотала Ева, прилипнув к другому окну. – Их раньше тут не было, я точно помню! Зачем они здесь? Я боюсь.

– Успокойся, Ева. Эти скульптуры были тут всегда, просто ты была маленькая и не помнишь. На самом деле они не страшные, а просто внушительные.

Возможно, с въездной группой архитектор Качур и впрямь немного погорячился – она вышла чересчур сказочной, будто въезд в зачарованный замок спящей красавицы. На это отец всегда смеялся и утверждал, что вход в сказку и должен быть сказочным. Утверждал еще в те времена, когда жизнь в новом доме казалась ему сбывшейся мечтой. Вплоть до того момента, пока за селом Балаклея фура не подмяла под себя красный фордик «фокус».

Действительно, животные получились очень натуральные и выглядели внушительно – ворон и олень. Выше ворот столбы соединяла литая виноградная ветвь, а посередине с нее спускался фонарь. Он горел. Стоял белый день, а фонарь горел. Почему-то это показалось ей жутковатым, и неприятный холодок пробежал по спине. Нет, никакого равнодушия в доме не было и в помине! Дом зорко наблюдал за ней и детьми, не спускал глаз с непрошенных гостей. Вдруг ворота начали сами собой открываться. Она знала, что это Ксения, увидев из окна кухни машину, открыла их, но все-таки вздрогнула.

От ворот к дому вела подъездная аллея, обсаженная по обе стороны липами. Когда-то их кроны стригли в шары, и они весело встречали подъезжающих, словно огромные зеленые мячи на ножках. Теперь деревья разрослись, сплелись ветвями и вместо светлой аллеи образовался тоннель. Ауди прошуршала сквозь шепчущие липы и вынырнула на круглую площадку перед главным входом. Площадка была вымощена гранитной плиткой, со всех сторон подступал разросшийся казацкий можжевельник, а посереди, напротив дверей, ее украшала мамина клумба. Изначально мамой планировалось грандиозное многоярусное сооружение, цветущее с мая по октябрь, а теперь это был просто холмик с двумя чахлыми розовыми кустами, перекопанный к приезду родственников, может быть, только сегодня утром.