Дин Кунц - Там, где нас нет

– С величайшей осторожностью. Двумя пальцами, за самые краешки. В любом случае здесь только один взрослый, и это я. А взрослые устанавливают правила игры. Так было всегда, с незапамятных времен.

– Потому-то мир и погряз в такой огромной навозной куче?

– Не исключено.

– Вертолеты, внедорожники, крутые дядьки… – сказала Эмити, отхлебнув апельсинового сока. – Пожалуй, этот дурацкий телефон и впрямь стоит семьдесят шесть миллиардов.

– Правительственный грант, – кивнул Джеффи.

Привлеченный серебристым блеском загадочного предмета, Снежок выронил свой попкорн, сбежал вниз по руке Эмити, промчался по столешнице (хотя обычно на стол его не пускали) и уселся на экран устройства – если, конечно, это был экран.

Девочка охнула. Оба – и она, и Джеффи – вскочили со стульев с таким видом, словно Эдвин Харкенбах передал им на хранение не ключ, а миниатюрную ядерную бомбу.

Снежок вгляделся в темную зеркальную поверхность, где не было ничего, кроме его размытого отражения.

Через несколько секунд блестящий экран ожил: был черным, а стал серым.

Теперь охнул Джеффи, а Эмити принялась уговаривать:

– Ну же, маленький, иди к маме. Иди к маме, Снежок.

На экране что-то появилось. Джеффи увидел две большие кнопки – одну синюю, другую красную, – а на кнопках белые буквы, но Снежок сидел так, что прочесть надписи было невозможно.

Джеффи и Эмити одновременно потянулись к мыши. Эмити схватила Снежка, отец схватил ее за руку…

…и кухни как не бывало. Все трое оказались в белоснежной пустоте. Видели лишь друг друга да еще Снежка. Сверху падали мерцающие хлопья, ослепительно-белые, но вовсе не холодные. Падали, но не оставались на одежде – проходили сквозь Джеффи, сквозь Эмити.

«Частицы света», – подумал Джеффи и весь похолодел. Что сказать, чрезвычайно странное ощущение.

Он вспомнил стихотворение, которое продекламировал Эд перед тем, как раствориться в ночи. Что-то про бледную дверь и шумную толпу теней. Ключ ключей отомкнул дверь, бледную дверь в мир света, и, хотя шумной толпы теней пока что не было видно, Джеффи понимал, что впереди великая опасность. Он чуял: теперь кто-то знает, что они с Эмити преступили грань дозволенного, и этот кто-то – может, человеческое существо, а может, хищная тварь – уже взял след.

Раздалось негромкое «вжик!» – и слепящие хлопья как ветром сдуло. Отец с дочерью снова очутились на знакомой кухне. Однако однажды она уже пропала и теперь казалась не такой реальной. Джеффи подумал, что эта кухня вполне может быть плодом его воображения.

Эмити забрала Снежка с опасного устройства. Дрожащей рукой Джеффи взял ключ ключей со стола.

– Что это было? – спросила девочка. – Что случилось?

– Не знаю. Это… наверное… не знаю.

Теперь на экране было три кнопки: синяя с надписью «ДОМ», красная со словом «ВЫБОР» и зеленая с пометкой «ВОЗВРАТ».

– К-к-куда они делись? – Голос Эмити дрожал.

– Кто? Что? – спросил Джеффи и поднял глаза.

Эмити обеими руками прижимала Снежка к груди. Только что она едва не потеряла его и, наверное, все еще боялась потерять.

– Мой апельсиновый сок. Твой кофе.

Ее стакан и кружка Джеффи исчезли. Нет, они не упали со стола: на полу было чисто.

Джеффи повернулся к шкафчику – туда, где стояла кофеварка. Кофеварки не было.

Он ничего не понимал. Не важно, по какой причине пропали сок, кофе и кофеварка. Джеффи все острее чувствовал, что материальный мир в какой-то степени нематериален, и ощущение было не из приятных.

– Уберу-ка я эту хреновину, – только и сумел выдавить он, – пока ничего не случилось.

Эмити обошла стол, поводила глазами по кухне в поисках пропавшего кофе и апельсинового сока, после чего сказала:

– Кое-что уже случилось.

Голос ее прозвучал зловеще.

– Ничего страшного. Ничего… непоправимого. Это всего лишь чашка кофе и стакан сока. – Джеффи понял, что уговаривает сам себя – так, словно у него поехала крыша.

Он направился в мастерскую. Эмити следовала за ним по пятам. Оба ходили этим путем бессчетное количество раз, но теперь коридор казался чужим, хотя непонятно было, что здесь изменилось.

– Пап, тебе не страшно? Потому что мне немножко страшно. Не то чтобы прямо совсем страшно, но слегка жутковато.

– Бояться нечего, – успокоил Джеффи дочку, да и себя заодно, хотя понятия не имел, правду говорит или нет. – То, что было… это просто… – И он осекся, не сумев подобрать нужного слова.

Проходя мимо открытой двери, он задержался и заглянул к себе в спальню. Думал увидеть что-то неожиданное, хотя сам не знал, что именно и почему. Похоже, в этой комнате все было в порядке.

Однако стоявшая рядом Эмити заявила:

– Что-то здесь не то.

– Что именно? Где?

– Не знаю. Повсюду. Такое чувство, что… что я тут больше не живу.

У двери в мастерскую Джеффи остановился. Он вдруг понял, что в доме есть кто-то еще. Почувствовал чье-то присутствие и не удивился бы, увидев, как по коридору скользит привидение или как бесплотная тень мечется из одной комнаты в другую.

Он приоткрыл дверь. Хотя он время от времени смазывал петли, чтобы те не скрипели, на сей раз они скрипнули.

Заглянув в мастерскую, он увидел, что с окна исчезла тонкая занавеска. На ее месте была гофрированная штора, в данный момент поднятая. Джеффи не заметил бы этой перемены, не будь за окном пасмурно – а ведь только что было солнечно. В небе, обещая ливень, висели тяжелые тучи. Погода переменилась, словно по мановению волшебной палочки.

Он подошел к стеллажу со старыми радиоприемниками, намереваясь спрятать ключ ключей в корпус «Бендикса» – туда, где его и нужно было оставить после того, как ушел Фолкерк.

«Бендикса» не было на месте. Наверное, Джеффи его переставил. Он поискал его глазами среди остальных приемников.

И увидел, что «Бендикс» стоит на верстаке. Начищенный. Тщательно отполированный. Такой же яркий, как в тот день, когда он поступил в продажу, – то есть более девяноста лет назад.

Вернуть выцветшему бакелиту былое великолепие чрезвычайно сложно. И долго. Никак не меньше недели.

«Бендикс» был подключен к удлинителю, уходящему за верстак. Джеффи нерешительно щелкнул тумблером. Шкала настройки засветилась. Значит, на верстаке стоял не просто пустой корпус. Лампы прогрелись, заиграла музыка.

Джонни Мэтис пел «Двенадцатого числа тринадцатого месяца».

Кожа на загривке у Джеффи скукожилась, словно крепированная бумага.

Он выключил старый приемник. Тишина показалась ему сверхъестественной и жуткой. Не было слышно даже дыхания, словно Джеффи заточили в мавзолее.

– Я тоже это чувствую, – сказал он, обращаясь к Эмити. – Как будто я… я тут больше не живу.

Обернулся, но не увидел дочери.