Юрий и Аркадий Видинеевы - Собрание малоформатной прозы. Том 6. Ужасы, мистика, фантастика, криминал, современная проза, легенды и мифы, фэнтези и миниатюры

«Раздай всё своё добро. Иди, куда глаза глядят. Не пекись о хлебе насущном. И будет дано тебе то, о чём просишь».

Так он и поступил.

Много дорог исходил он за долгие годы. Выветрились из его души любовь к благам земным, потакание слабостям телесным, помыслы о суетном. Возлюбил он кротость, наполнил душу смирением, овладел наиредчайшим даром непрерывной горячей молитвы, приносящей утешение, согревающей в трудный час Божьей Благодатью, дающей в нужную минуту прозрение.

О нём стали говорить, как о целителе, как о чудотворце. Пустое это! Ну, какой он целитель? Какой из него чудотворец! Это Всемогущий Господь в непостижимом Своём триединстве и исцелял, и творил чудеса по горячей молитве смиренного, покорного Его воле Путника, никчёмнейшего раба Своего.

Однако близок теперь его час. В полночь свершится судьба его. Довольно он уже пожил. Не все пути исходил, не все думы передумал, но всего этого не отмерено никому из рода людского. Главное теперь – встретить последний свой час достойно, не дрогнуть в битве с Чудищем из Преисподней. Есть у него для этого оружие: молитва, фляга святой воды и нательный крестик. Бог не выдаст – Чудовище не съест.

Охотничьи байки – это особый жанр неистощимого народного творчества. Самое забавное в них то, что рассказчик, хотя бы самую малость, но привирает. Даже не из-за охотничьего хвастовства, а по обычному человеческому естеству, из стремления к тому, чтобы всё в этом мире было красивее и желаннее, чем оно есть, хотя бы в маленькой привирушке. Николай – самый первый балагур среди нашей охотничьей троицы. Но у этого ночного костра он был молчалив и задумчив.

– О чём взгрустнул, «дед Щукарь»? – толкнул его в плечо Котелок (Котлов Толик), протягивая ему стакан с крепким домашним напитком.

– Слышал, как волки перекликаются на том берегу?

– Ну и пёс с ними! Они ведь на том берегу. Чего нам их опасаться?

– Я и не опасаюсь. Мне под их перекличку история одна вспомнилась из моего босоногого детства. Давайте, не чокаясь, помянем одного удивительного человека.

– Поминают по имени, – напомнил я Николаю. – Звали-то его как?

– Путник.

– Понятно. А как по имени?

– От имени своего тот человек отказался. Сам себя Путником называл, и другим также представлялся.

– Тогда за Путника! Царствие ему Небесное, – подытожил Котелок.

За это мы и выпили.

Ты нам про этого Путника должен теперь рассказать, – потребовал от Николая Котелок.

И Николай рассказал о той малости, которую случилось ему узнать о непростом человеке, пришедшим в их деревню ранним утром из жуткой Волчьей пустоши, где погибал от волчьих клыков всяк, туда входящий. О том, как они, босоногая детвора дивились на то, что человек этот, побывавшей в таком гиблом месте, вышел из него живым и невредимым.

Сам он не видел Чудовища, наводившего ужас на всю округу, включая и людей, и домашних животных, и всё дикое зверьё. Все обмирали от страха при одном упоминании о том чудовище. А Путник не побоялся и вышел в самую жуткую полночь на битву с ним с голыми руками.

– И победил? – не удержался от вопроса Котелок.

– Никто этого не знает. Победитель ведь тот, кто своего противника переживёт хоть на малое время. А с той страшной ночи больше не видел никто ни ужасного чудовища, ни Путника. Пропали оба.

Только Путника с того времени мы все считаем своим спасителем от проклятого чудовища. И избавление это, по вещему сну одной очень мудрой старухи, бабы Епифановны, было предсказано старым волком.

За немалое время полёта я едва не умер от хохота. Один из моих попутчиков оказался неисчерпаемым кладезем шуток, прибауток, забавных случаев из жизни и анекдотов. Остальные семеро попутчиков дружески улыбались мне и расплывались в улыбках только, когда я встречался с ними взглядами. В остальное время они изредка обменивались между собой короткими, непонятными мне фразами, а, по большей части, молчали.

Лишь по прошествии времени я понял, что Шутник-анекдотчик специально перемкнул моё внимание на себя, чтобы я не понял, в каком направлении мы летели.

Спуск на землю был для меня экстремальным. Места для посадки вертолёта поблизости от точки назначения не было. Восемь моих попутчиков, продемонстрировав превосходную подготовку суперменов, виртуозно приземлились беспарашютным способом по специальному тросу. Меня опустили на землю в люльке. Вертолёт улетел, и мои попутчики тут же, не теряя времени, приступили к поиску неизвестного мне предмета в неведомом мне месте, а я вынужденно сопровождал их на всём маршруте.

Мои попутчики действовали очень уверенно. Между собой они общались по псевдонимам, которые мне не запомнились. Помню только, что старшего они называли смешным псевдонимом «Тан». Шутник-анекдотчик, заметив моё недоумение, пояснил мне, что позывной «Тан» – это, применительно к старшему группы, не название кисломолочного напитка, а сокращение от слова «танто». Данное грозное слово означает самурайский меч с коротким лезвием без изгиба, которым не режут, а пронзают противника или делают самим себе сэппуку.

От того же Шутника-анекдочтика я из немногих его слов догадался, что в этом непроходимом лесу, по данным аэрокосмического зондирования почвы, на глубине порядка пяти метров выявлен предмет, напоминающий по форме старинный кованый сундук, наполненный металлом и минералами, предположительно имеющими большую историческую ценность. Это могло быть шуткой, но я в это своё предположение, составленное из смысловых крупиц, теряющихся в потоке весёлой болтовни Шутника-анекдотчика, вполне поверил. Это хоть как-то объясняло, ради чего меня, старого еврея, потащили в ту таинственную экспедицию. Понятно, что для оперативного установления исторической ценности металлических и минеральных артефактов необходимы познания опытного ювелира, каковым я считался и был на самом деле.

Место предстоящих раскопок было найдено и подтверждено прибором «Зотд-10» с точностью до нескольких дециметров.

«До чего наука дошла!..», – поразился я, как очень опытный ювелир, такой ювелирной точности этих аэрокосмических и наземных приборов.

Место предстоящих раскопок оказалось наполненным мощной энергетикой неведомой потусторонней силы. Она проникала в сердце, внушая необъяснимый, доисторический ужас. Не сомневаюсь, что мои спутники тоже испытывали такой же непреодолимый суеверный трепет, как и я, но, подчиняясь данному им приказу, приступили к раскопкам.

Опасность превращается в трагедию, когда люди не желают прислушаться к инстинкту самосохранения и заглушают в себе спасительные сигналы «шестого чувства». Всё указывало на то, что необходимо немедленно отказаться от раскопок этого страшного места, бежать оттуда, куда глаза глядят. Но мои попутчики тупо подчинились приказу начальства, а я – неумению выбраться из этой жути без их помощи. Мы все оказались заложниками сковавших нас обстоятельств.