Алексей Загуляев - Миссия

Ли всё это время сидела на краю кровати, одетая в тонкий белый больничный халатик. После этих слов она не на шутку испугалась, вскочила, подбежала к зеркалу и распахнула одежду. Тело её было прежним. Никаких шрамов, никаких странностей. Разве только грудь стала более подтянутой, и кожа на животе казалась глаже обычного.

– Я не понимаю, – выговорила она, полуобернувшись в сторону доктора.

– Не волнуйтесь, – успокоил её мужчина. – Внешних признаков вы тоже не обнаружите. Позже я принесу все отчёты с исследованиями относительно вашего «обновлённого» тела. Уверен, что вы разберётесь что к чему. Вам ещё предстоит объехать не один исследовательский институт, поскольку технологии, заложенные в вашем теле, имеют теперь особую ценность для человечества. К тому же, будучи биоинженером, вы сами станете одновременно и объектом исследований и их субъектом… Если, конечно, захотите. Простите, что не представился вам. Это всё по той же причине: я лишь незримый оттенок в вашей жизни. Представляете, сколько интересного вас теперь ждёт?!

После слов об "оттенке" доктор ещё более "овангогился" в представлении Ли. Непонятно, зачем он вообще об этом сказал. Неужели на секунду позавидовал девушке?

– Да, вот ещё что, – напоследок добавил доктор. – Скоро вы заметите отсутствие менструальных циклов. Но не беспокойтесь. Во всём остальном по женской части у вас полный порядок.

Вот так началось это медленное падение в бездну. Даже почти с плясками и присвистыванием в душе от чувства избранности и от предвкушения открывающихся человечеству перспектив. Целый год после описанного выше диалога вместе со своей командой Ли колесила по миру. Все светочи биоинженерии были теперь в постоянном контакте с ней. Кто бы мог подумать, что когда-то предметом её исследований будет она сама! Через год Ли даже защитила кандидатскую по одной из побочных тем, не подпадавших под гриф секретности. И как раз тогда по военному ведомству пошли первые эксперименты с Петлёй. В Петле был создан исследовательский институт, куда Ли со всеми лучшими специалистами была перемещена. Согласитесь, что куда практичнее исследовать за один бесконечный день то, что при земных условиях заняло бы многие годы. В конце концов все точки над «i» были расставлены, и технология приобрела промышленные масштабы. Правда, для избранных. Для среднего класса и чуть повыше предлагались полностью синтезированные организмы: для помощи по дому, для ухода за больными в госпиталях, для некоторых чисто военных миссий, ну и – как же без этого – для сексуальных утех.

Когда военные передали Петлю гражданским, то центр по производству «синтетических организмов» переместился в обычный земной бельгийский городок Синт-Никлас. Так этих полностью синтезированных людей и стали называть «синтами» (и в честь самой технологии, и в честь городка). Когда все исследования были прикрыты, Ли оказалась не у дел. Все былые связи постепенно растаяли. А в душе накапливалось какое-то вселенское разочарование от вихря того безумия, которое породила череда последних открытий. Возможно, немалую часть начавшейся дистимии занимало необъяснимое нежелание Ли заниматься сексом. Ей было всего лишь двадцать пять лет, а чувствовала она себя в плане сексуальности на все шестьдесят. Одну маленькую аномалию во внутренней области гениталий, на которую когда-то указал ей ещё «Ван Гог», не удалось расшифровать до конца никому. Впрочем, её посчитали не столь существенной, поскольку она имелась только у Ли, и в новых, созданных на основе её те́ла технологиях, не передавалась никаким другим моделям. Поначалу Ли списывала свою асексуальность на действие Петли, но и в течение целого года, проведённого на Земле, ничего не менялось. И было в этом что-то странное: где-то глубоко в душе она хотела найти друга, хотела страстно, но… Повсюду ей попадались какие-то странные парни, отталкивающие от себя при одной только мысли о близком с ними контакте. Она даже подумала, не сменилась ли её ориентация после лунных манипуляций с её телом. Познакомилась с приятной девушкой, даже переспала с ней и испытала наконец оргазм. Но холод, оставшийся в душе после той ночи, явно дал ей понять, что ничего по существу внутри её не поменялось. Они дружили ещё месяца два и были временами счастливы обычным поверхностным счастьем. Но всё же пришлось расстаться, и инициатором этого стала даже не сама Ли, а её подруга. Всё это время, от закрытия института в Петле и до того дня, когда Ли после разлуки с подружкой начала искать новые пути для обретения внутреннего покоя, словно бы скомкалось в одну бесформенную субстанцию, внутри которой потерялись следствия и причины. Ли уволилась из гонконгского политехнического, где по инерции ещё продолжала преподавать, и почувствовала, что и к науке её интерес увял. От этого становилось ещё обиднее. Круглосуточные слежки, которые были неизменным атрибутом её жизни, тоже внезапно прекратились. Ведь она знала слишком много о миссии «Артемиды», и не только её молчание было важно для служб безопасности, но и её сохранность от враждебных интересантов. Вездесущие «люди в чёрном» раньше прямо-таки лезли в глаза, так что хотелось уже дать им по морде. Но теперь и они пропали, поскольку посвящённых в секретную информацию и помимо неё становилось всё больше в результате масштабности технологического прогресса. И даже это Ли раздражало. Она почти никому не была теперь интересна. Ни в какой роли. Родителей своих она не знала, потому что росла в детдоме. В десять лет была отдана в спецшколу для одарённых детей. Потом учёба, учёба, учёба…

Однажды в объявлении Ли прочитала, что в Петлю требуются отчаянные люди для контроля за блуждающими порталами. Работа была опасная. В патруле должно было быть четыре синта и один старший наблюдатель-человек. Ли это показалось заманчивым, и она без труда прошла отбор и на два года переместилась в Петлю. Это было славное время. Общаться с синтами было куда приятнее. Они не задавали лишних вопросов, исправно исполняли свои обязанности и адекватно реагировали на настроения окружающих их людей. Синты оказались настолько естественны в своём поведении, что Ли часто забывала о том, что они не люди. Однако она и сама наполовину не была человеком, что странным образом повышало её самооценку. На «выходные» она возвращалась в Гонконг, в вечер того же дня, в который отправлялась на предыдущую смену. Но и здесь случилось непредвиденное.

Кто знает, кому и зачем это понадобилось, – человек существо непредсказуемое в своих желаниях – но синты стали уже столь совершенны, что некоторые люди заключали с ними брак. Как следствие, появилась потребность в том, чтобы синты смогли и рожать. А спрос, как известно, рождает предложение. Если раньше человеку пересаживали синтетические органы и ткани, то теперь синту стали имплантировать человеческие. Первые синты-роженицы не сходили с новостных лент в течение месяца. Мир усложнялся. Когнитивный диссонанс человечества медленно перетекал в неостановимое отрицание всего и вся. Намечался некий социальный регресс. Большинству уже хотелось вернуть прежние времена, когда мир казался более-менее простым. Крепло протестное движение по любому поводу. Иногда погромы устраивались и вовсе на пустом месте. Не остались в стороне и защитники традиционных семейных ценностей, хотя семья уже несколько лет как перестала быть привычной ячейкой общества. Сам институт брака переживал тяжелейший кризис. Никто не хотел возлагать на себя обязательства, если они превышали уровень удовольствия. Власть всё это понимала, но прогресс остановить уже не могла. Приходилось идти навстречу общественным капризам как одних, так и других, даже если первые были прямо перпендикулярны вторым. С синтами поступили так: постановили, что процент «человечности» не должен у них превышать уровень 60. Фабрики, ещё полгода назад не успевающие за спросом, одна за другой разорялись. Когда-то по разумности равные человеку, роботы стали превращаться в машины для охраны, для уборки или для санитарных услуг в обсерваторах при разгуле очередной вирусной пандемии. Буйным цветом расцвёл чёрный рынок услуг по защите синтов «старого образца» от перепрограммирования. Разумеется, и сексуальные услуги этого «старого образца» тоже переместились в теневой сектор. В воздухе витал дух революции, совершенно невозможный при теперешнем уровне контроля и от этого делавшийся ещё более терпким.