Герман Шендеров - Бездна твоих страхов

– И не дёргайтесь даже! Земля там грязная, нечисть одну родит, чернобыль да полынь! Нечего вам там делать! – грозно скрежетала Зорица, бросая гневный взор то на одного, то на другого гостя, но встречала лишь взгляды твёрдые, холодные, будто шляпки гвоздей – Не воротитесь, так и знайте!

– Плевать! Я пойду, с вами или один! – заявил Казимир и притопнул сапогом по дощатому полу, отчего культя его неловко качнулась и едва не сбила чашку со стола, – Как я домой вернусь, как в глаза жене смотреть буду? Это мой сын в конце концов!

– Ещё нарожаете! Ясна у тебя баба здоровая, я знаю, сама роды принимала, – отрезала Зорица, вперившись серыми глазами в калеку, – В руки себя возьми, солдат ты или тряпка? А так – сгинешь за милую душу, и ребятёнка не найдёшь!

– Не о чем тут рассуждать! – возмутился в бороду обычно молчаливый Горан, – Погибает душа безгрешная, а старухе за пять лет среди могил всё едино стало – что живые, что мёртвые!

– Ой, не тебе говорить о могилах, бобыль! Уж мы их оба повидали, да только с разных сторон лопаты. Покуда ты по подвалам и катакомбам хоронился, я своих мертвецов сама закапывала. И поверь, я поболе твоего знаю – и какие им сны снятся, и кому они молятся, очи горе возведя. И когда с могилою неладное творится – я нюхом чую.

– Давайте будем конструктивны, я вас умоляю, – прервал зашедшуюся в гневном припадке старуху фельдшер Тадеуш, подняв руки в примиряющем жесте, – Мы пока вообще не знаем, идёт речь о могилах, или мальчик просто заблудился в селе.

Спокойный рассудительный тон недавно прибывшего из Баня-Луки пожилого медика заставил накопившееся было напряжение в воздухе немного растаять. Вытянувшись во весь свой небольшой рост, человечек, казалось, занял больше места, чем положено тщедушному его тельцу и дрожащим фальцетом продолжил:

– Я понимаю вашу панику, Йокич, – Казимир по-армейски подтянулся, услышав свою фамилию, – Я бы тоже ничего хорошего в свете последних событий не предположил на вашем месте, но не стоит поддаваться страху и бросаться в безрассудные авантюры. Лично я ни на йоту не верю в предположения уважаемой хозяйки…

Фельдшер тут же удостоился взгляда Зорицы, который, казалось, мог заставить и птицу упасть с небес, и роженицу выкинуть младенца.

– … Разумеется, я ценю вас как специалиста, Зорица, но то, что вы рассказываете нам – это же самая натуральная мифология. Люди лечатся пенициллином, запускают ракеты в стратосферу, а вы нам рассказываете о какой-то нечисти. Смешно же, право слово! – договорив, Тадеуш опустился обратно на скамью и пригубил горячий напиток, слегка поморщившись – то ли от горечи, то ли обжёг губы, – А чай у вас преотличный! Одна сплошная польза!

– Мифология, значит? – закипая, прохрипела Зорица – растрёпанная и седовласая, она походила на разъярённую гарпию, – Хочешь, расскажу тебе реальную историю? В подробностях? Знаешь, что там, за леском, в овраге? Напомнить?

– Зорица, послушайте, я… – приподнялся было Тадеуш, но был посажен длинным костлявым пальцем, болезненно упёршимся в плечо.

– Нет, это ты меня послушай! С февральскими холодами явились, все в чёрном, в бустинах и с автоматами. Повытаскали на улицу всех, кого в домах нашли. Я была там. Видела своими глазами дьявола – тогда он носил имя Филиповича, – голос Зорицы стал монотонным и низким, казалось, речь эту она давно отрепетировала, – Подбрасывали детей в воздух и ловили их на штыки. Насиловали женщин, вскрывая им животы, не вынимая уд. Поливали кровью их же собственных младенцев. «Все грехи на себя беру!» – кричал дьявол, – «Безгрешны останетесь!» Истинно говорю, то был сам Сатана в человечьем обличье.

– Я был на этой войне, старуха, я знаю… – прервал ее было Казимир, на что хозяйка гневно шикнула:

– Ничего ты не знаешь! Пока ты, с винтовкой, в окружении товарищей воевал, мы умирали беззащитными!

Этот сиплый выкрик, казалось, стоил Зорице всех её сил. Опустошённая, она продолжила рассказ, будто вещала на сцене театра:

– Дети кричали, плакали, а усташи шли от одного к другому, перерезая глотки, разбивая хрупкие их черепа о деревья. Младенцам они просто откручивали головы и пинали их в сторону убитых горем матерей. Мужчины, защитники, опора и надежда – вы ушли подчиняться приказам. Некому было за нас заступиться. Лишь дети, женщины да старики… Дьявол ставил нас на колени, приказывал принять его веру. Мы целовали его кастрированный крест, а следом…

Зорица расплела шаль на тонкой старческой шее, демонстрируя глубокий рубец со вспухшими краями – след от клинка.

– Безносая не захотела меня прибрать – знала, видать, что хоронить остальных будет некому. Этот дьявол в облачении капеллана даже не скрывал своей сути – он говорил «Нам нужны не ваши тела, но ваши души!» Их он пожрал, переварил, выплюнул и оставил там, вместе с трупами.

– Зорица, при всем уважении, мы знаем, что здесь произошло, это вовсе не меняет… – попытался перебить Тадеуш.

– Меняет, – сухо, будто проколотая шина, прошептала хозяйка, – Палачи осквернили, испоганили это место, пустили дьявола потоптаться на нашей земле. Изо дня в день, три года я ходила на этот самозваный погост и копала-копала-копала… До кровавых мозолей, от рассвета и до заката. И каждое утро видела выкопанные то тут, то там головы и руки – без глаз, без пальцев. Обглоданные, мокрые, ещё в слюне и сукровице.

– Животные же… – предположил было фельдшер, но старуха бросила на него испепеляющий взгляд выцветших глаз, и тот замолчал.

– Не пойдёт зверь в такое место, проклятое и гиблое. Почва от крови красная, небо от дыма чёрное, – нараспев пришёптывала Зорица, будто погрузившись в какой-то транс, – Не зверь это – нечисть кладбищенская, из земли повылезла, как грибы ядовитые, из душ неотпетых да неоплаканных. Младенчики некрештеницами стали, вьются голодными воронами. Бабы, чьих детей из брюха вырезали, в богинок превратились. Взрывают землю обломанными ногтями неупокойники, родных своих ищут. Хрустят косточками упыри, неосвященную плоть доедая. И людям там делать нечего – лишь упырям там и место.

Речь ее подействовала на всех по-разному. Фельдшер, откровенно скучая, ожидал, пока старуха выговорится. Горан истово перекрестился и что-то неразборчиво прошептал. Казимир же вскочил, едва не опрокинув скамью, и бросил гневно:

– Плевать я хотел! Пока мы здесь лясы точим, мой Сречко… – он замолчал, боясь произнести то, что само рвалось с губ, – Я выхожу. Вы со мной?

– Мальчику может потребоваться медицинская помощь, – сказал фельдшер, отставляя кружку в сторону, – Вы ведь для этого меня позвали, так? Я готов.

– А ты? – обратился к бородачу Казимир.

– Божий человек не откажет ближнему в помощи, – философски заметил Горан. Имя у него было говорящее – стоило тому встать со скамьи, как посреди завешенной сушёными травами кухоньки и правда выросла гора.