Юлия Бурбовская - Когда зазвенит капель

– На понедельник, третье октября есть место, пойдете? Можете считать, что вам повезло. Обычно ждут дольше.

– Пойду конечно, – кивнула Марина.

– Ну вот и славно, – сказала врач, ставя печать на направлении, – госпитализация у нас бесплатная. С собой паспорт, полис, направление.

Марина Анатольевна вышла на крыльцо. Руки по-прежнему не слушались. Только с третьего раза она попала в молнию, застегнула куртку до самого горла, натянула шапку на уши. Дрожащими пальцами порылась в сумке, достала телефон. Набрала дочери.

Вот вечно до нее не дозвониться! То батарейка у нее сядет, то не слышит она, то с друзьями где-нибудь. Конечно, друзья важнее родной матери! С каждым длинным гудком раздражение росло, ширилось, и когда дочь наконец ответила, превратилось в огромной неуправляемый ком, сметающий все на своем пути.

– Мам, привет!

– Даша, ты где? Почему не дома еще? – не удержала раздражение внутри, оно выплеснулось ядом.

– Мам, я у Любы. У нее компьютер сломался, я попробую помочь.

– Сколько раз я тебя просила после учебы сразу ехать домой?! – В груди ее копится тяжесть, как будто каждая фраза дочери падает камнем на дно.

– Мам, ну сколько можно?! Мне девятнадцать лет уже! Могу я уже как-то сама решать, как мне проводить свое время?

– Даша! Я сказала быстро домой! – сейчас она заплачет, или закричит, или…

– Мам, ну пожалуйста, давай не будем ругаться. Я даю честное слово, что я у Любы, здесь больше никого нет. Мы разберемся с компьютером и я сразу поеду домой.

Какое-то время Марина не говорила ничего. Она сразу сникла, ссутулилась, сжалась вся. Щеки горели, будто ее сильно, наотмашь отхлестали. Потом она чуть слышно прошептала:

– Ну конечно, малыш.

Она пошла на автобусную остановку, нащупала в кармане полтинник на проезд, а в голове в такт шагам колыхалась, бились о черепную коробку множество вопросов. Это конец? Есть ли выход? Как жить дальше? Если она сляжет, то где им брать денег? Больничный? А потом что?

Мысли тяжелые, неповоротливые, тревожные, не думались, они пухли в голове, вытесняя из нее все.

Глава 5

Даша в растерянности обвела взглядом кухню. Что все это значит? Раньше мама и капли в рот не брала. От уведенного мысли разделились на те, что верили в невероятную картину перед глазами, и на несогласных. Даша вернулась в коридор, потихоньку открыла мамину сумку.

Бутылка воды, кошелек, аккуратно сложенный пакет перекочевали на комод. Следом она достала мятый шейный платок цвета индиго и пухлую, неряшливую тетрадь. Медицинская карточка. А в ней в измятой мультифоре вложен какой-то листок. Расправила его.

⠀«Заключение УЗИ» – первое, что прочла Даша. Живот скрутило от странного предчувствия, и она проглотила строки одну за одной.

“… строение изменено за счёт диффузных изменений, … эхогенность повышена, … кровоток значительно усилен, сосуды расширены, … контуры эндометрия нечеткие, не деформированы… “ И тут же заключение гистологии: “низко дифференцированная аденокарцинома эндометрия”.

Что все это значит, Даша пока не понимала. Вот бы сюда Любу! Та любой диагноз разложит по полочкам. Но Любы рядом не было, поэтому она пошла в комнату и включила компьютер. Переписала заключение в поисковую строку. Яндекс вывалил на нее огромное количество ссылок с историями, рецептами, статьями и мнениями.

Онкология. От прочитанного ее начало подташнивать. Нет, нет, нет. Это недоразумение. Даша просто не могла вместить в сознание, что беда подступила к их маленькой семье, словно черная тень, вьющаяся клубком, высасывающая силы своими вампирскими клыками. Этого не может быть. Все разрешится, уляжется.

Что сделать, каким богам молиться, чтобы вылечить маму? Только не сейчас… Завтра можно увидеть Любу, у нее связи, она поможет.

Даша сидела долго. Экран компьютера то гас, то, тревожимый чуть заметным прикосновением к мышке, загорался снова. Мысли из головы улетучились и ее накрыло опустошение и отупение. Через час очнулась, будто кто-то ткнул ее в бок. На кухне застонала мама. “Надо подойти, – Даша сидела не шевелясь, – сколько сейчас времени?” Она взглянула на иконку часов 23:40. Даша медленно поднялась, шаркающей, старушачьей походкой вышла из комнаты и увидела маму.

Та, шатаясь, побрела в ванную, совмещенную с туалетом, а спустя пару минут вышла и не раздеваясь легла, практически упала, на свой диван. Даша подошла к маме и их взгляды встретились. В глазах этой всегда сильной, стойкой женщины, которая с неизменным упорством и жизнелюбием тащила на себе заботу о дочери, работу, любые бытовые проблемы, она увидела то же чувство, которое переполняло и ее, – беспомощный, бессильный страх перед тем, что уже случилось с ними, и перед тем, что обязательно еще произойдет.

Даша провела рукой маминой щеке, по спутанным ее волосам.

– Доченька… – прошептала мама, а потом закрыла глаза и забылась сном.

Даша посидела рядом еще немного, вспоминая, как им было хорошо раньше. Марина Анатольевна старалась печь разные вкусности и все выходные дни проводила на кухне. Даше не нравилось готовить, но она любила просто побыть в такие минуты рядом с мамой. Даша садилась за стол, наливала себе чай, а мама принималась за работу: ставила опару для хлеба, раскатывала тесто для печенья и пирожков. И вскоре кухня наполнялась ароматом пекущейся сдобы и сладкими запахами корицы, сахара и гвоздики. Окно запотевало. Работая, она без умолку болтала.

Когда в последний раз они так сидели? Только сейчас Даша поняла, что прошло уже несколько месяцев с последнего раза. Мама не говорила ей, что заболела. И Даша даже не замечала этих маленьких перемен в ней: потухший взгляд и постоянная усталость, необъяснимые недомогания, которые она списывала то на погоду, то на несвежие продукты. А последние дни она вечно куда-то спешила и опаздывала. И собираясь по утрам на лекции, Даша торопливо клевала ее в щеку в коридоре возле двери, даже не обнимала.

Она через силы пошла на кухню и собрала мусор, намочила тряпку и с остервенением принялась стирать хлебные крошки с клеенки, вылила остатки водки в раковину. От мерзкого запаха тошнота снова подкатила к горлу и память услужливо подсунула воспоминания.

Ей было лет пять или шесть, когда мама забеременела. Со временем она округлилась, раздалась, живот стал большим, как тыква, она любила прижиматься к нему щекой и слушать, как внутри толкается маленький человечек. Мама словно светилась в те дни и даже изнурительная работа не могла погасить радость в её глазах. Это было последнее их счастливое лето, наполненное солнцем, деревенскими запахами и тонким комариным звоном по вечерам. А потом мама родила братика. Но роды прошли тяжело и он умер на второй день. Даша его даже ни разу не видела. От нестерпимого горя мамино лицо осунулось и посерело, в волосах серебряными ручейками заискрилась седина, в глазах погасли огоньки. Несколько месяцев после этого в их доме стояла тревожная тишина, а потом отец поставил огромную, сорокалитровую флягу с длинной, витиеватой трубочкой на плиту. Из нее медленно, по капельке, вытекала мутная вонючая жидкость в стоящую на табуретке трехлитровую банку.