Array Коллектив авторов - Чем черт не шутит

– Шерсть ему не подпали, – вздохнула Вика.

Но все прошло как по маслу, а счастливый от встречи с героями детства ювелир даже отсыпал чаевых. Родя и Вика, еще в костюмах, складывали реквизит в узкой комнатке для персонала. Попутно Родя курил, а Вика покашливала от дыма.

– Ну и семейка, – впервые пробасил человеческим голосом вошедший Чубакка.

Вика замерла с банкой мыльных пузырей в руках. Этот голос она бы узнала из тысячи.

– Привет, – сказал Дима Троян и снял чубачью голову.

Краска хлынула Вике в лицо.

– Ты обещал, что его никогда и ни за что не будет! – закричала она Роде и бросила в него пузыри. Их с Димой год вместе каруселью пронесся у нее перед глазами, а потом вспомнилось, как все кончилось, и захотелось бежать прочь из прокуренной каморки, дурацкого лицедейства, прошлой жизни.

– Вик, ну ты же знаешь, я бы никогда, – начал оправдываться Родя, – но Димка только что приехал, а где я еще найду двухметрового Чубакку?

Вика всхлипнула и вышла из комнатки.

– Куртку хоть возьми! – крикнул Родя ей вслед.

Вика ускорила шаг, но от расстройства перепутала черный ход с белым и снова оказалась в зале, где еще продолжался праздник. Дима бросился за ней, натыкаясь арбалетом на косяки.

– Пея, собака идет за тобой! – закричала Вике младшая именинница. – Беги от нее, Пея!

И Вика побежала.

На улице уже начало темнеть, зажглись фонари. В парке через дорогу праздновали Масленицу. Вика бросилась туда. Холодный воздух кусал лицо, обжигал горло. Ноги то и дело проваливались в снег, пачкался подол платья.

– Да подожди ты! – кричал догонявший Дима.

Вика припустила. Над парком глыбой возвышалось колесо обозрения с застывшими в высоте кабинками, и Вика невольно вспомнила Волка, а в голове сразу запело:

И од-но сло-во я кричу…

– Дура! – орал Дима.

Вот они летом купаются в речке и любят друг друга до темноты в глазах.

Кричу: «Люблю» – и лечу я к звездам…

Вот они хотят подать заявление в ЗАГС.

Кричу и вновь лечу…

А вот доброжелатели говорят Вике, что Дима с ней только из-за жилплощади и ему удобно жениться на россиянке. Вот Вика его выгоняет, тайно желая простых объяснений, а Дима собирает вещи и пропадает на год.

Най-на-на-на-на-на…

Танцуют дети и выбрасывают коленца, а Славик Кузнецов танцует лучше всех, а вечера такие одинокие, что хочется утопиться.

Най-на–на-на-на-на…

А вот Дима вернулся и как ни в чем не бывало отыгрывает Чубакку, и Родя тоже молчит, покрывальщик чертов, а мама Славика называет Вику крохоборкой и тут же давит на жалость грядущим концертом, а Роде надо гладить плащ, и шея сейчас сломается под вселенским весом…

– Девушка, вас преследуют? – раздалось над ухом, когда она с разбегу влетела в двух омоновцев, патрулирующих парк.

– Да, – выдавила Вика, и подбежавшего Диму ловко скрутили.

– Чубакка, отбивайся от ментов арбалетом, – пьяно закричали откуда-то сбоку и заржали.

– Подождите, я не в этом смысле!

Омоновцы, явно потешающиеся над ситуацией, отпустили Диму. Тот недовольно отряхнулся и поднял чубачью голову, упавшую в снег. В другой руке он сжимал Викину куртку.

– На, оденься.

– Спасибо.

– Не шалите, а то Хан Соло вам по шапке надает, – засмеялись омоновцы и пошли дальше.

Тут из парковых динамиков действительно заиграла громкая музыка и небо озарилось фейерверками, похожими на пьяных птиц. Со всех сторон закричали: «Ура-а-а!»

– Ну че ты бегаешь от меня, как дура?

– Ты пропал на год! – выпалила Вика.

– Ты наслушалась всякой херни и выгнала меня без объяснений! А я тебе кольцо в тот день купил.

– Это подруга моя, а не херня!

– Такие друзья у тебя! Купальников у них просто нет золотых, а так норм бы было.

– Ты мне даже не звонил, – тихо сказала Вика. У нее кончился воздух и аргументы.

– Так ты меня заблочила везде! – перекрикивал музыку Дима, так знакомо жестикулируя, что Викино сердце ухало вниз, к грязному подолу принцессиного платья. – Мне надо было срочно вернуться в Брест, ты же знала, что у меня мама болеет!

– А можно с вами сфотографироваться? – к ним подошла девочка лет десяти.

– Нет! – заорали оба.

– Идиоты ряженые, – бросил девочкин папа и оттащил ее в сторону.

– Ты купил мне кольцо?..

И снова то ли почудилось, то ли действительно запело из динамиков:

Только черт заводит снова колесо, колесо, колесо и летит твое лицо…

И колесо обозрения подмигнуло, заиграло огоньками и завертелось, сливаясь в огромный огненный шар.

– Ты косу потеряла, – сказал Дима, подходя к ней вплотную.

– А от тебя воняет псиной, – прошептала Вика, глядя на огоньки, отражающиеся в его глазах.

– Все вуки так пахнут, – и губы встретились с губами, а колесо фейерверком полетело в небо, и…

Кричу: «Люблю!» – и лечу я к звездам,

Кричу и вновь лечу…

– Суставы и их соединительная ткань разрушены. Случай неоперабельный. Остеоартроз поразил уже более двухсот хрящей.

Таков вердикт.

За год в моей карточке врачи корябали новые строчки. Вклеивали дополнительные вкладыши. Подкладывали снимки рентгена, УЗИ, МРТ и прочие аббревиатуры, что оставались для меня пустым звуком. Я не могла говорить, о чем сожалела больше всего на свете. Как бы хотела рассказать Павлу, что он для меня значит!

Болезнь отняла право бегать, ходить, стоять, лежать… и даже спать. Обезболивающее не помогало. Ночами терпела, утыкаясь в подушку. Только бы не заныть, только бы дать Павлу выспаться. Он и без того мучается со мной. Мы собирались еще долго жить в радости друг с другом. Путешествовать зимой по горам, а лето проводить в селе Весёлое.

В нашей желтой палатке на дежурстве в горах я впервые почувствовала тянущую боль в коленях и локтях. Подумаешь. Все из-за холода и сырости. Вернемся в город, пройдет. Павел заметил, что со мной что-то не так.

В горах Эльбруса нет привычной телефонной связи. Сообщения оставляют в красных сигнальных ящиках, примотанных высоко к путевым столбам. Он записал послание на клочке какой-то визитки, а я как могла уверяла, что никто не придет в горы в такую погоду. Надвигался буран, снегопад шел пятые сутки, каждый день сходили лавины.

Но он все равно пытался. Всегда. Павел боролся за меня с того дня и до самого последнего.

На лето мы спустились с гор. Обратно в город. Проходило время, но не мой дискомфорт. Началась неконтролируемая хромота, которую я уже была не в силах скрыть. Павел не стал слушать мой протестующий вой и отвез в клинику.

С тех пор мы отдыхаем в приемных отделениях вместо дачи и нашей желтой палатки. Я не уверена, но кажется, она была именно желтой. Помню запах подсолнухов, в поле которых мы с Павлом сбегали в Весёлом.