Array Коллектив авторов - Чем черт не шутит

– Ну что ты, что ты. Откуда тебе было знать, что случится такое.

Женщина, вернее старушка, улыбалась так искренне и тепло, что Николаю стало совсем не по себе. Вздохнул. Взгляд вернулся к табличке.

Арсеньева Людмила Ивановна

08.04.1970 – 15.08.1988

В тот злополучный август он уехал в Москву. Поступать. И ведь поступил. На радость себе, родителям. О случившемся узнал слишком поздно. Родители скрывали правду до последнего. Лишь через десять лет на встрече выпускников ему сказали об этом. Не поверил, но на кладбище идти отказался. Боялся, что это правда. Не хотел принимать. Кажется, в тот вечер избил кого-то. Слишком уж настаивал.

И вот спустя еще десять лет Ворон осмелился прийти. А тут и её мать.

– Может, зайдёшь к нам, Коль? Помянем Людочку.

Он кивнул и поплелся за тётей Машей. Она всё рассказывала что-то, а он и не слушал. Зашли в магазин. Покупки оплатил сам. Не слушал причитаний женщины. Молча нес пакеты по родным улочкам и удивлялся, что ничего не изменилось. Знакомый подъезд. Тот же цвет стен. Даже дверь в Люськину квартиру не поменялась.

Сидели долго. Тётя Маша отправилась спать в десять, оставив на кухне его и младшего сына. Они курили на пару в приоткрытую форточку.

– Как? – тихо спросил Ворон, опрокинув в себя очередную стопку горячительного.

– Мать ничего толком не рассказывала нам, мелким. Но слухи ходили, что вскрыла она себе вены. Всё пытались выяснить почему, но только утыкались в стену, – парень помолчал, налил по рюмашке себе и Ворону. – За Люську, – одним глотком осушил емкость и вышел из-за стола.

Ворон остался сидеть на месте. Взгляд блуждал по стенам, шкафам, столу. Вернулся к шкафу. Брови нахмурились. Пара шагов – и стеклянная дверца распахнулась. Тяжеленный фотоальбом выбрался наружу под свет тусклой лампочки. Страница за страницей перед ним мелькала жизнь семьи Арсеньевых. Вот наконец появились фотокарточки Люси. Такая смешная и забавная. Бант на коротких волосах. «Как только держался?» – пронеслась мысль.

Вот она первоклашка и рядом он, Воронов Николай. Общие фото класса. И они неизменно рядом. Первомайская демонстрация. Новогодние утренники. Они рядом, как брат и сестра. Выпускной. Цветное фото. На нём Люся особенно хороша. Новомодное платье и причёска. Он рядом в сером костюме. Улыбаются. Потом он, конечно, будет с Алкой. Их первый раз случится в ту же ночь. Что было с Люсей – не знал. Потом пикник. Ссора с Алкой. Он поглощает стопку за стопкой. Люся пытается его успокоить. Даже пошла за ним в лес… темнота. Пришёл в себя дома. Голова трещала знатно. Получил взбучку от родителей.

«Поезд через два часа, а ты в таком состоянии!» – мать ругалась и пыталась привести в порядок. Отец лишь покачал головой, взял чемоданы и вышел на улицу. Такси ждало.

«Надо с Люсей попрощаться», – сделал слабую попытку добраться до телефона, но мать схватила за рукав и потянула наружу.

В купе на верхней полке он вырубился. Темнота приятно обволокла страдающий мозг. Иногда из неё доносились чьи-то всхлипы, сопение, мольбы. Удовольствие…

Воспоминания медленно перетекали одно в другое. За окном рассвело.

– Коля, ты хоть спал?

Ворон отрицательно покачал головой, сил на слова почему-то не было.

– Давай завтрак соображу, – тетя Маша направилась к холодильнику.

– Не надо. Я пойду. У меня самолет скоро. Спасибо вам за всё, – быстро собрался и вышел в подъезд.

Женщина молча смотрела вслед. Одинокая слеза прокралась по щеке.

– Мамуль, ты чего? – в коридоре появился взлохмаченный сын.

– Ничего. Давай завтрак соображу.

Наткнулась взглядом на оставленный альбом на столе, вздрогнула. Так и не смогла она причинить боль человеку, что забрал счастье у нее и дочери. Не смогла предъявить счет к оплате.

Она привезла ему ленинградский «Беломор» и блок «Опала». Ехала через всю страну, везла чемодан и свой живот. В чемодане, кроме курева, лежало «беременное» платье в клеточку, которое ей подруга отдала, блокнот с рецептами и три книги. Без книг она уж совсем не могла, как и без курева. А в животе – девочка, уже пиналась вовсю. Рецепты мама написала. Самое простое: сырники, омлет, борщ. А картошку жарить она и так умела. Ну еще яйцо сварить или яичницу.

Промозглый ноябрь не красил этот уральский городок с воинской частью. Тротуаров не было. Грязь непролазная. Зато был Ленин. Желтый гипсовый вождь с отбитыми ногами. Вместо ботинок – арматура. И бывший монастырь, переделанный в тюрьму. Зон вокруг хватало.

Курить она и не думала бросать, старалась поменьше. Ругала себя и все равно курила. Он, конечно, не разрешал. И она побоялась для себя сигареты взять. А в городке и продукты-то никакие не продавались. Она только яйца и варила поутру. Завтрак. У мужа должен быть завтрак. Вставала в шесть и кое-как на плитке стряпала. Дождь хлестал в окно. Потом она его кормила и убирала маленькую комнатку.

Приходил худенький солдатик-татарин с черными глазами. Выносил мусор. Она стеснялась. Он приговаривал: «Нычиго, нычиго, меня командир прислал». Потом она пересчитывала сигареты и осторожно вынимала одну. Выходила через КПП в поля. Ноги быстро промокали, но она улыбалась и прикуривала на ветру.

Один раз ее дети напугали. Кричали, ругались матом. Никогда она такого не слышала в Ленинграде, чтобы дети ругались. Другой раз собака прибежала, понюхала ее голую ладонь и заскулила. Потом она шла в магазин, на всякий случай. Но там были только консервы и несъедобный хлеб. Еще почему-то козинаки, только очень старые, даже молодыми зубами не угрызешь. «Беломор» тоже был, но пермский. Жуткая дрянь.

Вторую сигарету она в туалете курила. Открывала все форточки. Боялась, что жены офицеров застукают. С первого дня она их боялась. Пыталась картошку пожарить, плиту ей показали сломанную, и через три часа получилась картофельная каша. Обидно. Он ел и ощупывал ее горячими глазами. Сердито и ласково приговаривал: «Вот эт-та хорошо, вот эт-та я понимаю». И хлопал водку рюмку за рюмкой. В Ленинграде-то у нее хорошо картошка получалась, как бабушка научила.

Потом она его ждала. За окном быстро темнело. Она читала, сидя на койке поджав ноги, и старалась поудобнее устроить живот. Спать хотелось. Ночами не могла заснуть. После всего он сжимал ее так крепко, будто она могла исчезнуть, как дым. Будто она ему приснилась. Дышал ей в ухо и закидывал на нее ноги. Она терпела. Было жарко, душно и тесно. Она думала про утро, про сырники. Один раз она сделала их. Но они все слиплись. Она испугалась и выкинула всё в ведро. Худенький солдатик заметил и покачал головой.

Курить хотелось ужасно. Она осторожно вытянула сигарету, еще три оставалось. Идти в туалет не хотелось. Сделав три затяжки, она услышала шаги в коридоре и, вскочив, потушила сигарету под краном. Нашла бумажку и завернула окурок. Спрятала в чемодан. Он, как всегда, ворвался в комнату и прямо в мокрой шинели принялся ее целовать.