Павел Лагутин - Ведьма: тьма сгущается…

Он провёл без сознания всю ночь и чувствовал себя разбитым. Но усталость поселилась в нём уже как пару месяцев. Ложился спать уставшим, просыпался с желанием спать, работал сонным. Водил машину осторожно, по нескольку раз высматривая, не вылетит ли какой-нибудь псих из-за поворота. Внимание было уже не то, да и сам себя не узнавал. Похудел. Не так, чтобы сильно, но на лице проглядывали жвала, скулы выдавались, из-за чего чаще обычного при бритье на лице оставались порезы. Ремень на брюках пришлось подтянуть на одно деление. Кашель не давал покоя.

Неделю назад пошёл в больницу, сдал анализы.

«Советую сдать на онкологию», – сказал врач, глядя на листок с анализами крови. И Керченский поехал в онкологическое отделение. Доктор в очках с аккуратно подстриженной бородой опросил его, осмотрел, прощупал лимфоузлы, взвесил на безотказных советских весах с гирьками. «Шестьдесят восемь, – сказал он, – при вашем росте хотелось бы чуть больше, но не критично, не критично». Он исписал несколько листков, и Керченский стал бегать по кабинетам. На днях должен прийти ответ и при мысли об этом сердце начинало бешено колотиться.

Но было что-то ещё. Расследование крепко засело в его мозгу, а вместе с тем его мысли занимал сам Мамаев. Он думал, что ведьма его прокляла, и повод для этого был, недаром ходили слухи, что Мамаев потребовал у неё взятку, а она отплатила ему бородавками на руках. Соседка ведьмы, оказалось, тоже говорила о проклятии, и хоть Керченский поначалу не верил в эти сказки, но с каждым днём к нему в душу подсеивалось крохотное зёрнышко сомнения. Зёрнышки теперь превращались в ростки, а ростки прорастали и заполняли нутро, ведь основания для этого были, и не пустые.

Керченский взглянул в ночное небо: тысячи звёзд, а на погонах – ни одной, лишь полоски. Он вёл старенькую синюю «четвёрку» с белой полосой на боку. Машина скрипела на кочках и лежачих полицейских, а при переключении скоростей подёргивалась, словно устала от размеренной езды и желала рвануть изо всех сил, показать, что она на что-то ещё способна. Проезжая неподалёку от улицы Бирюзовой, они с напарником, белолицым моложавым новичком, получили вызов:

– Приём! Можете заехать на Бирюзовую, дом 3? Там старушка ругается на шум.

– Принял, – ответил напарник.

Керченский повёл машину в переулок. Редкие фонари выхватывали куски ухабистой дороги, остальное было во мраке, пока его не настигал дальний свет «четвёрки». Они остановились у фонаря. Из-за забора дома номер 3 показалось лицо старушки.

– Ох, мальчики, добрый вечер, – сказала она, махнув рукой.

– Вы полицию вызывали? – спросил Керченский.

– Я-я! Уж измучилась, спать не могу из-за воя.

Полицейские подошли к калитке, старушка открыла, и они вошли во двор.

– Из-за воя? – переспросил напарник.

Старушка закивала:

– Да, да, из соседнего дома. Как будто волк воет – страсть как боюсь!

– Ничего не слышу, – ответил напарник.

Керченский подтвердил.

– Вы приехали, и перестал. Вы всё-таки разберитесь, пожалуйста, а то с ума сведёт проклятая. Уже три дня как терплю…

Они зашагали к соседнему дому. Сквозь покосившийся забор из досок просматривалась тьма. Двора лишь слегка касался тёплый луч уличного фонаря, остальное куталось в темноте, особенно дом. Его будто отделяла стена мрака, даже окна не отливали блеск, если они и вовсе там были.

Керченский поискал звонок наощупь, напарник включил фонарик. Под небольшим навесом из потрескавшегося жёлтого пластика торчали два провода. Керченский подёргал ручку: заперто. Он встал на носочки и запустил руку поверх калитки. Что-то нащупал, по крайней мере, так ему показалось, но зацепился рукавом.

– Эй, вот щеколда, – напарник подсветил калитку на уровне пояса.

Керченский высвободил руку, в то время как напарник отворил калитку. Они вошли. Под ногами на дорожке похрустывал гравий, Керченский тоже достал фонарь: по обеим сторонам двор зарос сорняком, причём зарос по пояс, а кое-где высились стебли почти с человека.

Напарник сдавленно чихнул в руку.

– У меня аллергия на эту хрень, – он ткнул фонариком куда-то в заросли и громко высморкался.

– Ладно, вали в машину, сам разберусь.

Напарник поблагодарил и, продолжая чихать, побрёл к машине.

– Как вас таких на службу берут… – буркнул Керченский и зашагал к деревянной двери, облезлой почти до основания.

Он громко постучал. Никто не ответил.

– Кто-нибудь дома? – крикнул он.

Послышался шум, внутри захлопали двери и в окне зажёгся свет.

– Кто там? – прозвучал низкий женский голос из-за двери.

– Полиция. Откройте!

– Я не вызывала, – ответил голос.

– Вызвала ваша соседка, жаловалась на шум, откройте дверь.

Дверь со скрипом приоткрылась, но совсем чуть-чуть. В жёлтой полоске света появилась часть лица женщины – левый глаз, чёрный и блестящий как уголь. На смуглое лицо спадали такие же угольно-чёрные растрёпанные волосы.

– В чём дело… – женщина замялась, будто не зная, как назвать гостя, – товарищ полицейский?

– Соседка жаловалась на вой из вашего дома. У вас есть животные?

– Нет! – резко ответила она. – Старуха что-то перепутала, но ничего страшного. Что-то ещё?

– Старуха? Я разве сказал, кто именно жаловался?

Женщина опустила взгляд и часто заморгала.

– У вас есть документы? – спросил Керченский.

– Да, есть, – уже более мягким голосом ответила она.

– Предъявите!

Женщина скрылась, оставив дверь приоткрытой. Спустя несколько минут из щели показалась рука с паспортом.

Керченский взял паспорт и сказал:

– Разрешите войти.

Дверь распахнулась, он ступил на порог. Перед ним предстала она, в сером халате, босиком – худая и хрупкая. Заспанная, зевает, откидывает длинные прямые волосы, что спадают на плечи и руки. Керченский открыл паспорт: «Айтемирова Гульназ Забировна, год рождения 1979». Он снова взглянул на Гульназ. Возраст выдавали лишь уставшие большие глаза и несколько тонких морщинок вокруг.

Он взглянул на дату выдачи документа: «18 августа 1997 года».

– Это что, шутка? – с насмешкой в голосе спросил Керченский.

– Что? – она вырвала документ из его рук. – Я ничего не знаю. Паспорт есть, что ещё надо?

– Я не закончил, отдайте документ! – Керченский шагнул навстречу.

– Ты пришёл в мой дом, требуешь показывать документы! Какое право имеешь?

– Эй-эй, прошу обращаться на «вы», – он протянул руку, – и попрошу вернуть паспорт.

Паспорт снова опустился в его ладонь. Гульназ сомкнула руки в замок и отвела взгляд.

– Вы в курсе, что паспорт нужно менять по достижении двадцати лет?

– Нет!

– В доме есть ещё кто-то? – спросил Керченский и зашагал по коридору.