Олег Ясинский - Девиация. Часть вторая «Аня»

– Как маму зовут?

– Аля… Алевтина Фёдоровна.

– Да, знаю… Ты её дочка?!

– Что-то не так?

– Наоборот…

1981 – 1989, Городок

Алевтину Фёдоровну, или АФ – как обозначал её в дневниках (а в Леанде называл по имени – Алевтиной), знал давно, с шестого класса, когда получил допуск во взрослую городскую библиотеку и прочитал «Рассказ о любви» Рэя Брэдбери. Мне тогда тринадцатый шёл.

Похожа на Аню – маленькая, хрупкая. «Предпервая Муза» – как называл её в дневниках последующих – объект отроческих желаний, где главным фетишом служили книги и всё, с ними связанное: оттопыренный вырез кофточки, в котором открывалась бретелька лифчика, когда Алевтина каллиграфическим почерком заполняла формуляр; её ноги, когда наклонялась к нижней полке, чтобы достать книгу; и я, заворожёно следящий, как поднимается край юбки, открывает углубление с обратной стороны колена.

В предсонных выдумках я не раз подходил, дотрагивался до того углубления, а потом осторожно, медленно запускал руку выше. Затем рифмовал эти стыдные желания, возбуждаясь до поллюций, заучивал наизусть и рвал, потому что показать никому не мог.

Я представлял, как попрошу разрешить мне дотронуться, хоть через одежду (и она разрешит!), но конечно, этого не делал. Зато она сама, чувствуя мои тайные желания, порой подходила ко мне, читающему за столом в отведённом уголке библиотеки, наклонялась, приобнимала за плечи, спрашивала, нравиться ли книга, или ещё что-то, и я впитывал её запах, лёгкое дыхание на своих волосах, угадывал плечами близость маленьких округлостей под тоненьким свитерком.

Однажды, будто ненароком, я прижался плечом к её грудям. Алевтина не сразу отстранилась, даже поцеловала меня в макушку. Последнее я для себя выдумал, а возможно, так было наяву.

Вычислив обусловленность подходов библиотекарши с моими уединениями, намеренно шёл в угол читального зала, садился, раскрывал книгу и спиной ждал приглушенного ковровой дорожкой цокота каблучков. Порой не дожидался. Но если посетители расходились, у нас начиналось тайное свидание (я так считал!). Не знаю, что думала при этом Алевтина – я тогда о книгах не думал.

Порой она садилась возле меня на соседний стул, и я мог украдкой разглядывать её колени, похожие на детское лицо с чёлкой, щёчками, ямочками для глаз и подбородка. Я очень хотел к ним дотронуться наяву и даже гладил в стыдных мечтах. Я всегда любил зиму, уютную для чтения, но в ту пору её разлюбил, поскольку Алевтина прятала коленки под тёплые колготы, сквозь которые личико не проступало.

Разлучаемые редкими посетителями, мы обсуждали писателей и мои стихи «для всех», которые я читал Алевтине. Она внимательно слушала, порою делала замечания, но больше восторгалась и говорила о великом будущем, если займусь поэзией.

Большая часть тогдашних стихов были тайными признаниями в любви, но Алевтина, как мудрая женщина, лишь улыбалась, не отвечала на признания странного мальчика, и дарила в дни рождений редкие поэтические сборники, подписанные лимериками. Я их вычитывал по буковкам, ища в бессмыслице сокрытый смысл. И находил. Но не более того: мне было тринадцать, ей – двадцать восемь.

Зато книжные новинки оставались безраздельно моими. Я допускался до распаковки бандеролей с новыми поступлениями и единолично овладевал нетронутыми страницами, пользуясь правом первого перелистывания.

Тогда, в благословенном начале восьмидесятых, я мечтал жениться на Алевтине, лишь бы подождала, пока закончу школу. Мне было совершенно безразлично, что она старше меня на пятнадцать лет и замужем.

Длился мой тайный роман, названный в дневниках «Библиотечным», четыре отроческих года, до «первой любви» в шестнадцать. После знакомства с Зиной я продолжал ходить в библиотеку, но реже – книги уступили место вздохам на скамейке, стихи поменяли адресата, как и предсонные фантазии.

Алевтина Фёдоровна поняла мои поредевшие визиты. Мы общались во время заполнения карточек, обсуждали новинки, доступ к которым у меня остался, но она чувствовала перемену, не расспрашивала.

Затем была армейская служба, которая напрочь выветрила детские стыдные мечты. По возвращению домой о библиотеке не вспомнил – столько книг в продаже появилось. Былая властительница мальчишеских грёз растворилась в счастливом прошлом. Всё проходит.

Однако возвращается самым неожиданным образом.

21 октября 1989, Городок

– … если поместить зубчик чеснока за щёку и не разжевывать, то можно выздороветь за час, – лепетала Аня, не обращая внимания на моё отсутствие, – а густой отвар плодов сушеной черники хорошо использовать при ангине для полоскания горла.

– Она меня помнит?

– Что? – не поняла Аня.

– Алевтина Фёдоровна меня помнит?

– Конечно! Говорила, что вы были самым лучшим её читателем. Вас даже грамотой общества книголюбов наградили.

– Наградили… Как она?

– Мама?

– Да.

– Никак. Вернее – всё так же: работает в библиотеке, нас воспитывает.

– Вас двое – ты и Сашка?

– Уже трое: два года как Галя родилась.

– И она ничего не говорила, когда узнала о вчерашнем вечере?

– Ничего плохого. Лишь улыбалась и головой качала, – утешала девочка. – Не переживайте, она на вас нисколечки не обиделась. Только расспрашивала, какой вы стали. И отпустила свитер занести. Так что вы не бойтесь: если мы подружимся – мама ругать не станет.

– Это она сказала?

– Ми ещё об этом не говорили… Я же не знала, согласитесь ли вы. Но чувствую – запрещать не станет. Вы согласны?

Ничего не ответил – что я могу ответить? Страшный грех обидеть эту женщину, обидеть её дочку. Гораздо страшнее, чем нарушить лицемерные законы, придуманные людьми.

– Вы не хотите? – обиженно прошептала Аня.

Я обнял девочку за плечи, притянул. Чувствовал, как от меня несёт потом. Уже хотел отстраниться, но не шелохнулся – сейчас это не важно.

– Мы будем дружить, – прошептал в макушку, – только это наш секрет. Большой секрет для маленькой компании…

– … огромный такой секрет, – мурлыкнула Аня.

– Да. Но ты должна меня слушать. Делать, как скажу. И никаких возражений! Поняла?

Девочка молча кивнула, потёрлась щекой о мою грудь.

– Встречаться будем в школе, при всех, чтобы никто не узнал. Поняла?

Опять кивнула, но едва-едва. Видно, не так представляла нашу дружбу.

– Это значит, что самой приходить ко мне не нужно. Поняла?

Едва ощутил, как дёрнулась щёчка – точно не понравилось.

– Умница! – сказал я, наклонился, поцеловал в косичку. – Тебе нужно идти домой, а то стемнеет. Маме привет передай.

– Рано ещё.

– Кто обещал, что спорить не будет?

– Я.

– Ну вот, исполняй, – я дотронулся губами пахнущего фиалками виска, легонько отстранил девочку.