Светлана Бринкер - Исток бесчеловечности. Часть 3. Все мы химеры

Но вскоре он стал ненужным. На могилах зажглись сотни белёсых огоньков, позволяющих читать знаки на надгробиях. Барч узнал бы этих блуждающих светляков. В день битвы под водой огни сияли так же ярко. Но рипендамец тем временем пытался заставить чужие голоса в висках умолкнуть.

Друзей предостеречь не мог.

– Мертвецы рады вам, – прошептала Зерафина. – Со мной они не бывали так любезны. Вот, – женщина показала на монолит, возвышающийся поодаль, – могила старухи.

– Не позволяй Бабушке встать, – добавил снизу знакомый голосок. – Она больно знакомится.

Тётка грозно обернулась к Софии. Та смотрела из темноты непропорционально огромными глазами. Стоило взглянуть, и становилось ясно, что этот ребёнок был послушным всегда. Ни разу не стянул со стола ни конфеты.

– Меня нету, я в комнатке! – пискнула малышка и поехала на убегающем ковре вбок.

На этот раз тошноты не было, двигался ведь не Штиллер. И всё равно он едва устоял на месте, чуть не упал в другую сторону. Смо Риште, глава цеха ключников и личный ментор, обязательно заругался бы, упрекая в чрезмерной эмпатии и непрофессионализме. Он, Гильдмастер, хоть и михинец, не стал жертвой гоблин-монстра. В королевской темнице под Треугольной площадью пересидел вторжение чудовища и теперь работал в Лена Игел. Помилованный Королём, Риште воплотил мечту Штиллера и открыл мастерскую с золотым ключиком на вывеске. Конкурировать с ним? Невообразимо! Как дождевому червю с троллем-экскаватором.

Рен поборол головокружение и заметил пятно на стене. Словно на этом месте раздавили большое насекомое.

– Тут тебе Эммерик и врезал, – хихикнула Зерафина, оборачиваясь к племяннику. Гости вздрогнули: они успели забыть о присутствии побитого.

– О чём же спорили братья? – заинтересовалась Алисия.

– Обычно, – ухмыльнулся Ансгар одной стороной лица, – о проблемах в лаборатории, о чудовищах, об Отпуске. Никто не знает, где находится легендарная комната, и всякий мечтает рано или поздно выйти туда.

– Эвен искал возможности выйти в Отпуск? – уточнила тётка у спутника.

– Не расслышал, – отвечал тот угрюмо. – Нечего было мне маленькому уши драть. Может, туда собирался дядя, это он любитель шнырять и разнюхивать. А, не так?.. Кроме того, Эммерик упоминал Константа. Букиниста из столицы. Спрашивал, – на лице племянника выразилось сомнение, – о мере… разрешённой прелести, чтобы всё ещё иметь возможность покинуть Дом.

– Тогда он заметил тебя, красавчик. И наказал за неуместное любопытство.

– Угадала! – хмуро подтвердил тот. – Свалил меня и сверху немножко попрыгал. А Эвен полюбовался результатом и сказал: безупречности по-прежнему многовато. Дядя изготовился пинать дальше, но дед остановил. Мера совершенства, мол, определяется… на уровне камеры. Нет… Курятника? Загона? Клетки? Не помню.

Загона?..

Наёмники, покачивая головами, направились по тропинке между надгробий к постаменту. В Доме, который не покидали жильцы, мёртвых не закапывали в саду. Останки уменьшали, наверное. Редуцированных покойников клали в небольшие ящики-саркофаги. Лишь один, Бабушкин, соответствовал размеру взрослого человека. Рен влез на постамент и увидел: старая дама лежала в ладье, выдолбленной из мрамора. На мёртвой было ветхое, пыльное золотое платье, на лице – блестящая маска, руки в ажурных перчатках сложены на груди. Из дыр на кончиках пальцев выглядывали длинные когти, прямые и острые, вроде кинжальных лезвий. Покойница чем-то напоминала Барча, и ключнику сразу захотелось познакомить их.

– Бабушка, – обратился нерешительно Рен, – знаешь, где мастер Эвен?

– Он здесь, – глухо ответил голос из-под маски.

– Тут, на кладбище?! А в какой могиле искать? – азартно уточнила Алисия.

– Но если он умер, почему Дом не… – начал неубеждённый Рен.

Лежащая в гробу произнесла громче и уверенней:

– Дом не пёс, перед кем попало на брюхе не ползёт. Я тоже не слушаюсь моего чокнутого семейства, – старуха дёрнула пальцем в золотистой перчатке. – Может, и меня поищем для пущего веселья?

Одной рукой покойница сняла маску, другой оперлась на камень и села в гробу. Она оказалась безволоса и темна лицом, похожа на болотную мумию. Неподвижное лицо было не лишено странной привлекательности статуи. Штиллер отшатнулся и увидел призрака по другую сторону гроба. «Несуществующий» походил на кусок синего льда. Сквозь прозрачное тело был заметен ещё один, выше и шире в плечах, силуэт без лица. Завороженный необычным зрелищем, Рен перегнулся через край гроба. И тут мёртвая вонзила ему в предплечье сизые когти. Рядом пронзительно завопила Алисия.

Неведомо как вырвавшись, ключник попятился, спускаясь с постамента. Древняя ведьма уставилась на окровавленные пальцы и задумчиво положила их в рот, на свой тёмно-лиловый язык.

Познакомилась, понял Штиллер.

Под ноги ему вдруг с визгом метнулась собака, невестка Зерафины. Чуть не повалила, прыгнула в низкий пролом позади саркофага, в тёмную яму, которую невозможно было разглядеть с другой стороны гроба, с человеческого роста. Рен, совершенно ошалев от сменяющих друг друга бессмысленных происшествий, попытался схватить Ойону. Мягкая шерсть скользнула сквозь пальцы.

И поймал! Но странно. На другой стороне стены они вместе скатились с крутой лестницы. Ойона оказалась прижатой мохнатыми лапами, его лапами! Пёс игриво впился ей зубами в холку. И сразу был отвергнут, вышвырнут в опасную темноту, полную чужих, будоражащих запахов. Прилёг на живот, приготовился прыгнуть, покажись ему враг, или отпрянуть, бежать прочь, пока тени не останутся далеко позади, навстречу новым ароматам и приключениям. Он тявкнул во мрак. Оттуда донёсся беспечный, издевательский лай. Пёс осторожно подполз ближе.

Щелчок! Стало светлее. Другие, свободные псы, унеслись по своим делам. А он не успел: крепкие, властные пальцы теребили ему уши. Кусаться было нельзя. Пёс поскуливал в полной растерянности, готовый разорваться от неназываемых желаний в плоской лохматой голове. Тут что-то (ключ Хоффхарда, он же хирургический нож познания вещей, оператор не плоти, но духа) воткнулось ему под лопатку.

«Так это же я!» – удивился Штиллер и вернулся. Напротив ухмылялась Ойона в человеческой ипостаси. Тощая черноволосая метаморфка была женой Ансгара, нюх убеждал Рена в том, не оставляя сомнений. Женщина умело пользовалась ключами! Жаль, побеседовать об этом, наверное, не удастся.

– Поймал, поймал, – усмехнулась Ойона, не пытаясь сесть так, как это делают женщины, если их застать обнажёнными. – Теперь наша очередь. Беги!

– Щенят натравишь? Если я тебя оскорбил, то не нарочно…

Ойона покачала головой.

– Побежишь за щенками – тогда, может, останешься жив. Торопись, гость, – добавила метаморфка. – Привидения последуют за тобой!