Светлана Бринкер - Исток бесчеловечности. Часть 3. Все мы химеры

Наиболее вероятный наследник Дома на Пристани вёл прибывших в спальню, почему-то одну. И убеждал, что старика утащили призраки. Штиллер объявил: призраков не бывает. Дядя многозначительно хмыкнул, потом пожаловался в который раз:

– Если бы Эвен сбежал или помер, Дом бы слушался меня!

– Может, ваш племянник прав, передача собственности происходит постепенно?

– Нет, Дом – чудовище не из терпеливых, – возразил наследник. – Жилища других древних чародеев расширяются в бесконечные иллюзии отражениями самих себя. Обитателям приходится следить за ними даже во сне, чтобы не проснуться в собственном желудке. Наш Дом не таков. Все помещения настоящие: камень, глина и замурованные скелетики шушунов. И всё же рискуешь войти в комнату, а та станет лестницей, колодцем, шкафом… Одни коридоры очень красивы, расписаны стихами, изображениями несуществующих зверей. Другие ужасны…

– А это кто? – прервала Алисия, замедлив шаг у одной из картин, изображающей унылого старика, обёрнутого в полотенце с вышивкой. – Родич? Предок? Он жив или помер?

– Нет, тут везде только Эвен, – объяснил Эммерик, останавливаясь и задумчиво стряхивая рукавом пыль с холстов.

– Они же разные! – поразилась амулетница. – Вот напротив – женщина…

– Нет, тоже брат. Только помоложе. И в кружевах. Мы носили такое, – наследник вдруг отдёрнул руку, будто портрет укусил его. – Ах! Вспомнил! Кладбище! Вы же ещё не видели Бабушку. Нашу мать-старушку, адское пламя ей летним дождичком. Надо вам с нею побеседовать.

«С покойницей?..»

– Поутру и навестим.

Эммерик вновь засеменил по коридорам, нетерпеливо пережидая, пока лабиринт примет знакомую форму. Наёмники тащились следом. По дороге Рен спросил, кто так безобразно отделал Ансгара.

– Это я, – признался Эммерик. Но больше ничего не рассказал.

Лента коридора уползла вбок, показалась комната с оставленными сумками, амулетами и невесёлыми мыслями. Провожатый откланялся.

Алисия и Штиллер сидели на ковре и наблюдали друг за другом с напряжённым ожиданием. «Разбуди меня, – читалось в глазах обоих, – отправимся вместе в лавку кота Хайнриха покупать толкование этого поганого сновидения».

– Надо расспросить, где Эвена видели в последний раз. Так я искал бы потерянный ключ.

За стеной слышались шорох и скрип, пол едва заметно вздрагивал. Дом следовал своим непостижимым путям. Гостей уносило вдаль – или внешний мир удалялся прочь. Разницы, наверное, не было никакой. Узкое окно, прорезающее одну стену, отвернулось от заката в тень. Пришлось зажечь амулет-свечу.

– Куй боно? То есть кому выгодно исчезновение мастера? – снова нарушил молчание Штиллер. Голоса прошлого говорили его устами, так недомогание ключника называл Констант. И хохотал демонически при этом.

– Собственную выгоду не разглядишь, куда тебе чужую угадать, – вздохнула Алисия.

Она сняла перчатки и принялась царапать шрамы и ожоги. Следы, оставленные испорченными волшебными вещами. Мастерица терзала старые раны всякий раз, будучи собой недовольна. И просто по рассеянности. Кожа её не заживала никогда.

– Мог ведь с Бреттой в Обратную Рощу поехать, – задумчиво произнесла амулетница. – Все тебя уговаривали, даже Ларс-трактирщик. За комнату на той неделе вносить, а здесь заработка не предвидится. К тому же только слепой не заметил, каким волком на тебя Бреттушка глядела: вот-вот на горло кинется! Признавайся, – Алисия вопрошала тонким неприятным голосом, грозящим оборваться неудержимыми рыданиями, – зачем в Рипендам помчался? Новых ключей поискать в здешних сундуках? Или решил всё-таки в Биццаро оборотиться? Шушуна, небось, с собой носишь?

Штиллер вздохнул и полез в сумку. После нескольких ключей, вынутых и с невнятным бормотанием спрятанных обратно, на ладони у него появился кожаный мешочек. Внутри прятался загадочный дар, оставленный злым волшебником Биццаро четырём потомкам. Эту вещь следовало поместить в устройство на старой пристани Рипендам. Дальше – лишь домыслы и догадки.

– Нет, Биццаро становиться я пока не намерен, – сообщил ключник и завязал цеховую торбу с инструментами.

Вдруг в глазах Рена вспыхнуло упрямство.

– Но даже не проверить, как оно работает?! – воскликнул он. – Знать, где древние чудеса лежат – и не отправиться в путь? Неужто веришь в такую силу, которая превратит меня в давно мёртвого Биццаро? Думаю, устройство просто передаёт знание! Утраченное после пожара в Лиоде и века отчуждения!

Он заметил наконец, что пугает свою спутницу. Протянул руку, намереваясь погладить Алисию по плечу, но остановился. Девушка полностью скрылась в темноте, амулет-свеча освещал только колени в лёгкой шерстяной юбке. И они осторожно отодвигались, прятались, становились всё меньше, сливались с тенью от покрывала на низкой кровати.

– Узнаю пару-тройку древних тайн, и всё останется по-прежнему, – неловко подвёл итог Штиллер.

– Не останется, – донеслось из темноты. – Помнишь Отика? Мечтаешь пойти по его следам? Только новые знания изменяют нас… Ты пойми: Бретта полюбила начинающего ключника, железнодорожного поэта или доброго михинца. Но не злого чародея, творца шушунов.

Алисия невидимо усмехнулась.

– Этот тип скорее в моём вкусе!

Она зашуршала в темноте, освобождаясь от накидки и платья, заползая под тёплые одеяла. В окно тянуло свежестью с Вод. В Доме вообще было необычно холодно и сыро для начала лета. Рен погасил забытую хозяйкой свечу, минуту-другую в беззвучном отчаянье потаскал сам себя за волосы – и полез на кровать у другой стены.

Разбудил его не рассветный луч в узком окне – в Рипендаме никогда не наступало утро.

– Что ты творишь, Алисия? – спросил Рен, глядя в глаза, в её близкое лицо, полное саморазрушительной нежности.

– Злодейство.

Барч висел в свёртке из тонких одеял на крюке под потолком ледника. Не спал и не бодрствовал. Вспоминал. Отнятое некромантом возвращалось, подобно птицам из зимних странствий в Пустозем.

Игра в прятки на волшебный лад – рискованная авантюра. Не зря родители запрещают подобные затеи. Порой никто никого не находит. Никогда. Но всё равно трудно уберечь искателей приключений от смертельных опасностей детских игр.

Тогда его звали Барик Сом. Не за обманчивую медлительность и сонные глаза, а за умение дольше всех сидеть под корягой, под новым причалом. Там сын рыбака чувствовал себя дома. Тратил немного личной магии на дыхание и глаза Морской змеи, но оставался самим собой. Существа Вод вскоре потеряли к нему интерес. Сом всегда выигрывал в прятки. И с удовольствием оттягивал момент, когда придётся пренебречь весельем ради ремесла.

О битве Левиафана и Змеи он не знал. Лениво тянулся обыкновенный полдень. Всё замерло. Нахальный лещик не кусал за ухо, синявки не махали из глубины. И вдруг издалека, из области Запрета, послышался ужасный звук. Будто сотни рыб, подводных цветов и даже рыбаков в лодках завопили разом. Безобразный рёв, невыносимый стон боли разрывал зелёное полотно Вод.