Евгений Петропавловский - Псевдобомбист, лысая Люстра и небесный Царьград

– Ничего я не размещал, ты меня с кем-то путаешь, – отмахнулся Бесфамильный (и вслед за девушкой усиленно заморгал, надеясь устранить постигшую его аберрацию зрения – но стриженый под ноль человеческий образ никуда не пропал и не скорректировался, подтвердив тем самым действительность своего существования).

– Врёшь, наверное, – сказала другая девушка, пожирая его плотоядным взглядом и со скрытой угрозой похлопывая себя по гладкой, как бильярдный шар, черепной коробке. – По-моему, чересчур морда у тебя подозрительная. Ещё и моргать хватает наглости – передразнивать! Шут тебя знает, кто ты такой и зачем вообще здесь оказался. За что бланшей-то навешали? Небось мошенник?

– Да, – поддержала её третья девушка, лицо которой от огорчения было белым, точно мелованная бумага. – Ты кто такой и что тут делаешь? Признавайся, пока спрашиваем по-хорошему!

– Мы больше не верим людям на слово, нас на кривой козе не объедешь! – громогласно сообщила четвёртая девушка (губы у неё тряслись – не то от возбуждения, не то от желания чего-нибудь противоестественного, не то ещё от какого-нибудь умственного перегиба). И потребовала:

– Ты давай не бычься, дядя, а докажи нам, что объявление – не твоё! Что не ты его разместил, это проклятое объявление!

Они втыкали слова в Бесфамильного, как настырные бандерильеро втыкают в тело не сознающего своё положение быка чёрные бандерильи.

Вначале бывшему командировочному показалось, что от неправомочных девушек веяло дешёвой мелодрамой, но теперь он понял ошибочность своей оценки. Нет, это была совсем не мелодрама, а чудовищный гротеск.

Как в таких случаях ведут себя другие люди? И возможны ли вообще подобные случаи с другими людьми? (Бесфамильный терялся в лихорадочных мыслях: «Засунуться бы в какую-нибудь безлюдную дыру хоть ненадолго, чтобы никто меня не видел. Чтобы немного отдохнуть от звуков и мало-мальски определиться». Но к старым смыслам не притекали новые, да и от них, от старых-то, практически ничего не осталось). Он не собирался ни во что ввязываться. В менее разгорячённой ситуации бывший командировочный, возможно, истолковал бы происходящее в расширенном ключе и, оценив неблаговидность надвигавшегося момента, догадался бы сделать примирительный жест или сказать успокаивающие слова. И уж по крайней мере удержал бы себя в рамках приличного тона. Однако его положение являлось столь скоропостижным и напряжённым, что трудно было не придать ему преувеличенного значения; оттого Бесфамильный упёрся сознанием в горизонт событий – и, соответственно, не истолковал, не оценил, не догадался и не удержал.

– Хватит орать, оставьте ваши претензии для кого-нибудь другого, – болезненно заблестел он зубами. – Ничего я не размещал, никаких объявлений не знаю, отвяжитесь!

Взвинтившись до предела и почувствовав, что снова, как в поезде, перестаёт владеть собой, Бесфамильный попытался протиснуться между злоглазыми девушками, с каждым мгновением казавшимися ему всё более неправдоподобными и плоскими, словно театральные декорации. А когда это не удалось, вполсилы оттолкнул одну из них:

– Да пропусти же меня наконец, кобылица страхолюдная! И без тебя на душе чёрт знает как паскудно! А ты орёшь здесь, точно тебе в трусы засунули холодную жабу, да ещё не даёшь прохода нормальным людям!

Не бог весть какое геройство заключалось в этом требовании. Вдобавок уличных назойниц не интересовал разлохмаченный внутренний мир бывшего командировочного. Зато результат его опрометчивого усилия оказался столь же внезапным, сколь и неутешительным, ибо тотчас отовсюду стали сбегаться лысые особы без бровей, несдержанные в словах и движениях – они обступили Бесфамильного плотным кольцом и принялись выкрикивать драматичными голосами, широко разевая рты и перебивая друг дружку:

– Гля, он ещё толкается!

– Тебе здесь не базар, дядя!

– Это по какому праву каждый встречный-поперечный поднимает руку на беззащитных девушек?

– Да он, наверное, женоненавидец! Хочет свою силу показать! Знает, что ему за это ничего не будет, вот и куражится, варвар бессердечный! Смеётся над нами, растерзанными горем!

– Субчик нахрапистый!

– Со всех сторон мужики издеваются над нашими страданиями! Творят что попало хуже фашистов! Потому что они без исключения негодяи и мерзавцы, привыкшие к безнаказанности!

– Хватит, натерпелись мужского скотства!

– Он такой же, как все! Даже хуже!

– Мужлан своей масти! Хамское существо, грубое, как полено! И ещё глядит нагло, словно перед ним не люди, а инфузории!

– Сам он инфузория! Пусть лучше на себя посмотрит: садюга домостройный без стыда и совести!

– Долбогрёб!

– Чувахлай хабальный!

– Лашпет!

– Кракалыга!

– Выблевок чипидросный!

– Тупиздень оторванный!

– Лободырь!

– Да что с ним растабары попусту растабаривать! С таким человеком даже рядом находиться – себя не уважать! Ему поднеси стакан человечьей крови – он залпом выпьет, а потом ещё попросит добавки! Я не удивлюсь, если у него каждое слово заранее рассчитано и отрепетировано!

Гражданина Бесфамильного, наверное, завалило бы с головой этими криками, как заваливает невезучего путника снежная лавина, если б одна из девушек не побудила своих кипевших гневом товарок разрушить границу между словом и делом, взметнув над толпой звонкий и решительный призыв:

– В самом деле, что мы на него смотрим, девчата? Если нет на гада закона, это ещё ничего не значит! Мы сами не должны оставить его в безвозмездности, чтобы он вышел сухим из воды! Бейте паскудника!

После этого к бывшему командировочному потянулись десятки нетерпеливых рук. Его схватили за волосы и одежду, дёргая одновременными усилиями в разные стороны, будто пытаясь разорвать на клочки. Всё у него перед глазами стало вертеться и подпрыгивать среди мелькания рук и ног, и кровожадных оскалов. «Может, эти горлопанки – извращённые плоды моего расстроенного воображения? – вспыхнуло и затрепетало у Бесфамильного в мозгу. – Может, мне пора обратиться к врачу или ещё к кому-нибудь?» Впрочем, додумать эту мысль до конца он не сумел: слишком уж воинственно и непримиримо его царапали, щипали, кусали, били по голове дамскими сумочками и пинали острыми каблучками. До тех пор, пока в голове у него не стало пусто и гулко.

Дальше он ничего не помнил, поскольку ощутил под собой бездонную глубину и пустоту. Бывший командировочный не стал цепляться за ускользавшее сознание, и камарилья лысых и безбровых девушек осталась за пределами его восприятия.

Возможно, нападение упомянутых несуразниц явилось всего лишь очередной прискорбной, но не содержавшей в себе судьбоносного значения случайностью в ряду прочих недоразумений, свалившихся на голову гражданина Бесфамильного, и он непременно подумал бы об этом, если б успел. Впрочем, не исключено, что всё обстояло ровным счётом наоборот, и произошедшее нельзя было предотвратить, так же, как невозможно предотвратить наступление дня и ночи: мог бы и в подобном ключе сформулировать это для себя бывший командировочный. Однако он не успел угнаться за вышеприведёнными соображениями и ничего не сформулировал, ибо погрузился в темноту и утратил мыслительные способности.