Геннадий Пустобаев - Рай начинается вчера

«Крысы»… Вспоминая слова Яковлевича, пытался наполнить я себя злостью. Наполнить, чтобы сбросить некий невидимый груз с души, но не смог. У меня не было никакого зла на этого некогда искренне пытавшегося мне помочь человека. Во мне возникло странное чувство, что я в чем-то предал его, и, пытаясь внутренне оправдаться перед ним, не могу этого сделать. Со временем это неприятное ощущение некой моей вины притупилось, но не ушло. По сути, Яковлевич был прав, но у меня была своя жизнь, и я ничего не мог изменить в ней. И эта моя жизнь преподносила мне все новые и новые заботы. И чем серьезней они были, тем будничней появлялись. Без барабанного боя и фанфар.

– 13 -

Однажды осенью

Однажды, в самом начале осени, нежданно и негаданно для меня пришел ко мне мой старинный приятель и бывший подельник Боря Сухой. Не виделись мы с ним долгие годы, но встретились просто и тепло, как могут встречаться лишь близкие некогда люди.

В саду под яблоней накрыли стол, и когда тетя Паша поставила на него сковороду с дымящейся картошкой, Боря, вопрошающе взглянув на нее, достал из сумки бутылку водки:

– Ругаться не будешь, хозяюшка? А то как-то…

– А шо вас ругать! – скривила тетя Паша губы. – Вы шо, мине послухаете? У мужиков, как у трактора без соляры, без утэтой заразы, – протерла она фартуком бутылку, – языки не заводются.

– Тетя Паша, – шутливо погладил я ее по руке, – у нас самый главный генерал в борьбе с «зеленым змием»! Так сказать, «Министр обороны»! И надо как-то попробовать уговорить нашего «министра», – подмигнул я Боре, – обменять твою «казенную заразу» на ее министерскую фирменную марку «Змей Горыныч». Лучшего ты, Боря, не пробовал!

– О-о-ой! – улыбнувшись, покачала головой тетя Паша и кивнула Боре: – Он усегда со всеми такой языкастый или тока с теткою?!!

– Частично! – улыбнулся Боря.

– Час-тич-но! Эх, мужики-мужики!

Тетя Паша вновь покачала головой и, сходив в дом, принесла бутылку с самогоном темно-коричневого цвета.

– Усе! Больш не дам! – поставив ее на стол, строго сказала она. – И не просите! У ем и так шейсят градусов!.. На кедровых шишках стоял! Чистый каняк! А то я вас, мужиков, знаю!.. Вам усе мало!

И пошла в дом, тихо бурча: «Эх, бобыли, бобыли…»

Оставшись одни, мы, выпив за встречу, постепенно разговорились.

С Борей я познакомился в лагере, куда попал, получив свой второй срок. Были мы с ним из одного города, но не это способствовало началу нашей дружбы. Среди заключенных землячество особой роли не играло. По этому поводу в лагерях недаром ходила одна злая шутка: «Дашь земляку в морду – как на родине побываешь!» Но, как бы там ни было, Боря стал опекать меня, и я не знаю, как бы сложилась моя жизнь в лагере без этой его опеки. Был он старше меня на десять лет и отбывал свой третий срок. Этот высокий смуглястый парень с веселым и дерзким нравом пользовался среди заключенных авторитетом и был среди лагерной «элиты» не из последних.

«Ты, Михай, смотрю я, парнишка с нужными понятиями, и стержень в тебе есть, – говорил он мне. – Но это еще полдела. Здесь этот стержень в момент могут сломать. Это тебе не с мамой браниться. Здесь смотреть ты должен всегда в три глаза. Знаешь где третий-то глаз? – шутил он. – Не знаешь?.. На затылке! «Чуйка» называется. Жизнь, Михай, – это ходьба по краю лезвия. Оступился, и все! Пополам развалит!» «Главное в жизни, – стучал он себе пальцем по лбу, – голова! Ум твой! Сильных много, а только умные ими керуют. Ты, Михай, должен зарубить себе на носу три правила, – поучал меня Боря. – Три! Первое – не бойся! Как бы тебе не было страшно, не бойся. Трясутся поджилки, тошнит от страха, но не показывай этого никому и в первую очередь себе. Люди чувствуют тех, кто боится. Нутром чувствуют, и, если не совладаешь со своим страхом, пиши – пропало!.. Укатают! Второе – никому не верь. Никому! Никому не раскрывай себя и свои секреты до конца. Самый близкий друг в момент может стать твоим самым злейшим врагом. Открыть свои секреты – что карты в открытую разложить! Никогда не выиграешь. И третье, Михай, – не проси! Никогда и ни у кого не проси пощады. Просить – значит бояться, а кто боится, тот гибнет. Ну и четвертое, – смеялся он, – никогда не садись играть в карты в одиночку, особенно против меня».

После освобождения я вновь встретился с Борей, который был на воле уже около полугода. Он помог мне с деньгами, и, едва я обменял свою справку об освобождении на паспорт, рванули мы с ним развеяться на юга, где жизнь закружила нас, как ветер мотыльков:

А на югах ах-ох закаты!

А на югах ох-ах рассветы!

А на югах ах женщин море!

И все они… почти раздеты!

Под коньяк, виртуозно играя на гитаре, в отдельном купе летевшего на юг «скорого» весело пел Боря. «Люблю я, Михай, Кавказ!.. Как там у классика?!! «Кавказ пада мною, а я на гарэ с красивий бландынкай вах пию «Хванчкрэ»!» – покачивая ногой в такт движения вагона, лихо подмигнул он мне: – Э-эх!»

Да! Кавказ действительно завораживал. Теплое море, пряный воздух, пляжи, рестораны, женщины! Казалось, здесь царит вечный праздник. Но, чтобы вечно праздновать, нужны были деньги и немалые. Но по этому поводу Боря особо не унывал: «Здесь, Михай, – улыбался он, широким жестом указывая на людей заполнявших пляж, – куда ни взгляни, одни портмоне лежат под ногами, одни портмоне! Ну и радик… кюли, разумеется». «Эх, Михай! – сладко потягиваясь под южным солнцем, выхватывал он томным взглядом разморенные стройные женские фигуры. – Женщины – «оазисы» мои на тяжелом жизненном пути! Вот мы с тобой и будем пить из этих «оазисов»!

Еще будучи в лагере, Боря, раскрывая многие шулерские секреты, научил меня сносно играть в карты. И я, сейчас успешно внедряя их в жизнь, подыгрывал ему в карточных играх с отдыхающими.

Да, алчность и глупость людей были безграничны, и редко кто, проигрывая, понимал это и останавливался. Воистину, жадность губила, и Боря был прав, говоря о портмоне, просто валявшихся у нас под ногами. Деньги текли к нам, если и не рекой, то солидным ручьем. Казалось, что мы жили в раю. Утром пляж, днем карты, а вечерами рестораны и женщины, женщины, женщины! Наша жизнь действительно напоминала песню.

А на югах звездами небо блещет!

Волной морской шампанское там плещет!

И корабли, как Млечный Путь, манят!

А на душе прекрасная погода!

И губы женские, ну словно мармелад!

Смуглый красавец Боря с черными, как смоль, волосами и большими серо-зелеными глазами притягивал женщин, словно магнитом. Разомлев от шампанского и марочных вин, наши очередные Татьяны и Тамары с упоением слушали приблатненные песни из некой другой, таинственной и романтической, жизни, которые своим приятным бархатистым голосом с чувством исполнял на гитаре Боря: