Матвей Лебедев - Чёртов интернат. Когда дети читают сказки взрослым. Страшные сказки

Остановившись ненадолго, поезд собрался с силами, шумно вздохнул и отправился покорять привычный маршрут. Мы же с Ирой с минуту потоптались на платформе в жёлтом кольце тусклого света и тоже двинулись в путь. Наша тропинка от платформы до дороги к интернату пала под натиском ночной метели.

– Хоть бы дорожку до станции расчистили, черти, – бубнила повариха, пробиваясь через толщу мокрого снега.

– Для кого её чистить-то? Дачники зимой дома пятки греют. Кому нужно и на машине доедет.

Парадокс железных дорог: от города до Коммунистической на поезде – час ходу, а на машине – каких-то двадцать минут.

– Ну, Петрович мог бы полчаса лопатой помахать. Делов-то! Всё равно сутками в своей каморке сидит, ни хрена не делает.

Я промолчала.

С горем пополам мы преодолели стометровку, затерянную в снегах меж сосновых великанов. Лес как следует пережевал нас и выплюнул в рыхлый кювет выглаженной трассы. Громыхающий отвалом грейдер всхлипнул пару раз и скрылся за поворотом.

– Ну, хоть дорогу почистили. – Я искренне радовалась тому, что не придётся утопать по колено в снегу, добираясь целый километр до интерната.

– Ага, ещё бы немного, и нам бы вообще не пришлось никуда идти. Ты посмотри на эту сволочь! Он ведь даже не видит, куда снег сгребает. А если бы нас завалило?

Боже, дай мне сил не прибить её! Ну как можно быть такой ворчливой? Два года наш странный дуэт разбавляла хохотушка Татьяна. Позитивная девчушка работала в интернате детским психологом. Вот кто мог найти ключик к любому человеку. Даже к Ире. Строптивая повариха, несмотря на разницу в возрасте, вела себя при Танюше тише воды ниже травы. К сожалению, однажды Тане взбрело в голову протереть пыль на книжном шкафу. Быстро закончив процедуру, она легкомысленно спрыгнула с табуретки. О том, что щиколотку, оказывается, можно сломать, она узнала в травматологии. Как и о том, что восстановление займёт не меньше полугода и что, возможно, она останется хромоножкой на всю жизнь.

Другой бы человек на её месте впал в депрессию, подсел с горя на еду или выпивку. Но наша Танюшка была непробиваемой. Больничный она посвятила увлечению юности – бабушкиной швейной машинке. Руки, растущие откуда надо, вкупе с журнальными выкройками и яркой фантазией сделали своё дело. Из-под металлического пера мастерицы выходили платья, юбки, кофточки, брюки, шорты.

Уже через месяц у талантливой швеи появились первые заказы – от маминых подруг. Те пищали от восторга, выходя из квартиры Тани как с обложки модных журналов, и тут же передавали весть о ней своим знакомым. Через полгода, набрав клиентскую базу, девушка помахала нам ручкой и арендовала помещение под ателье. Ещё через год все, кто худо-бедно справлялся с иглой и нитками в городе, работали на бывшего детского психолога. Ирина же как была сварливой бабищей с огромными руками, так ею и осталась.

Мы засеменили под одноглазыми взглядами высоких фонарей. Спешить было некуда: Михаил Петрович открывал ворота ровно в восемь часов. Ни минутой раньше. Однако утренний мороз щипал лицо, кусал за нос и гнал в сторону интерната, как пастух гонит заплутавших овечек в стадо.

На столбах трепетали отрывными язычками объявления об услугах эвакуатора. Для чего их клеили? Кто должен был их прочитать? Две замёрзшие тётки, спешащие на работу, чтобы не поработать, а согреться?

Отрезок пути от станции до высокого решётчатого забора, напоминающего кладбищенскую ограду, мы всегда преодолевали молча. Может, потому, что обе чувствовали себя беспомощно? Нас было видно как на ладони, а мы не видели ничего, кроме тёмных стен из деревьев по обе стороны дороги.

Хорошо хоть, что хищного зверья в наших лесах не водилось. Как и разбойников, которыми пугают друг друга местные ребятишки. Страшилка из разряда «лагерных» бродила от поколения к поколению интернатиков, обрастая новыми жуткими подробностями. Там было что-то про цыганского барона, его дочь и чёрта. Никогда не вникала в подробности.

Сторожка из красного кирпича встретила нас тусклым светом в единственном окне. Стекло в деревянной раме было наполовину заклеено пожелтевшей полосой «Комсомольской правды» и корешками сигаретных пачек. В коллекции бессменного сторожа были уже знакомые большинству курильщиков «Беломор», «Мальборо», «Космос», «Лаки Страйк». Встречались и редкие иностранные экземпляры, которые Петровичу из-за границы привозил богатый родственник.

– Петрович, выходи! – заголосила Ирина, пытаясь перекричать рёв грейдера, сиротливо прижавшегося к забору.

Женщина схватила цепь, обмотанную вокруг решётки, и замолотила ею по воротам.

В окне мелькнула сморщенная лысина сторожа. Михаил Петрович работал здесь с шестидесятых. В ту пору трёхэтажное здание было не интернатом, а пансионатом для престарелых. Затем, в начале девяностых, землю выкупил губернатор, устроив здесь дачу. Когда губернатора арестовали за взятки, его имущество конфисковали и объявили государственным. Дачу реконструировали под санаторий для туберкулёзников, а через пару лет, видимо излечив всех больных, передали социальной службе. И вот уже четыре года сюда привозят «волчат». Так Петрович называл интернатских детей. Они же звали его Нахалом Петровичем. Разумеется, за глаза.

Первым из сторожки выглянула заросшая морда водителя снегоуборщика. За ним, опираясь на трость и скаля зубы с золотыми коронками, вышел Петрович.

– Вот что ты всё время орёшь как резаная? На работу, что ли, спешишь? – крикнул старик Ире, а затем подтолкнул к воротам тракториста: – Да въезжай ты уже на своей тарахтелке. Ирка всё равно всех своим гоготом перебудит.

– Ах ты ж старый пень! – Повариха демонстративно подбоченилась, наблюдая, как сторож распахивает перед грейдером ворота.

Я наклонилась к Ире:

– Милые бранятся – только тешатся!

– Ой, да иди ты, Оля! Нужен мне этот лысик с пузиком!

– На своё пузико посмотри, Геннадьевна! Чтобы сапоги застегнуть, поди, спасателей вызываешь. – Мужчина хохотнул и отвесил поклон, пропуская нас на территорию вслед за трактором. – Проходите, барышни. Чувствуйте себя как дома, но не забывайте, что в гостях.

Когда прелюдия закончилась, Ира достала из необъятной сумки несколько полулитровых банок с едой, две пачки «Космоса» и термос:

– Смотри не ужрись до чёртиков, Нахал Петрович!

Что-то мне подсказывало, что в термосе был далеко не чай, и Петрович, оскалившись стройным рядом золотых коронок, подтвердил мои догадки.

– Подожди-ка, а хлеб? – недосчитался гостинцев сторож.

– Нету хлеба. Так пожуёшь.

– Как нет? Я ж видел у тебя в сумке буханку.

– Всё-то ты видишь, Петрович, когда тебе надо. А когда другим – слеп как крот. Детям это, детям, – рассердилась повариха и, когда старик потянулся к сумке, шлёпнула его по костлявым пальцам.