Елена Граменицкая - Часы Цубриггена. Безликий

О старушке ходили легенды, поговаривали, мол, она еще с самим Федором Александровичем Гетье начинала – мемориальная доска в честь доктора на административном корпусе висит. Только где сейчас Фёдор Александрович, а Серафима все еще живет. А стареет нянечка медленно, потому что над ней эксперименты проводили, кэгэбисты искали лекарство для своих генсеков. Даже алхимиков «при дворе» держали, а те эликсир бессмертия изобретали. Только один раз эксперимент удался – на Серафиме Петровне Карповой, а больше ни на ком, все умерли страшной смертью.

Чего только не придумывали, чего только не болтали о ней. Но все это было неправдой. А если кто и стучал наверх, в Минздрав, о «странностях» в биографии Серафимы Петровны Карповой, то анонимки и звонки те тщательно отслеживались и изымались высшей инстанцией, Градо-Началом. Память дотошных стукачей частично стиралась, после доноса они забывали о своих подозрениях и больше не суетились.

Ибо, служению хранителей никто помешать не мог.

Кто видел нянечку первый раз, удивлялись. Выглядела Серафимушка странно, немного кукольно.

Невысокая, пухлая и румяная, словно сдобная булочка, она казалось парящей в воздухе. Эффект левитации усиливали выбивающиеся из-под белоснежного халата кружевные жабо, крахмальные манжеты и юбка с оборками. Полностью седые, уложенные в гладкий учительский пучок волосы и лишенное признаков старости лицо вызывали диссонанс, возраст Серафимы выдавали лишь окруженные лучистыми морщинками глаза, ясные, пронизывающие насквозь и видящие все потаенные уголки человеческой сути.

Размер ноги Серафима имела детский, обутая в алые замшевые туфли, купленные еще в 50-х годах в Главном Московском Универмаге, она передвигалась по больничным коридорам легко и изящно, оттого больше походила на артистку балета, чем на работника Минздрава.

Одни коллеги хмыкали: «Стародевичья блажь – на барахолке одеваться».

Другие улыбались: «Винтаж всегда в моде».

Третьим было все равно, погруженные в работу, они ничего не замечали.

Серафима не обращала внимания на сплетни и фантазии коллег, делала свое привычное дело, заблудшие души искала, наставляла и спасала.

Порой измученные души сами к ней спешили.

Наша чудесная, романтическая, порой страшная история начинается 20 ноября 2019, в девять часов утра по Москве.

Серафима только заступила на дневную смену. Она заварила себе в глиняном чайничке крепкий чай (всегда брала фунт китайского Тайпина в магазине на Мясницкой), достала кусок домашнего пирога с корицей, как дверь сестринской распахнулась.

– Неудачливую «скрипачку и утопленницу» привезли, Серафима Петровна, по вашу душу! – доложила медсестра из приемного отделения и исчезла.

– Двойную самоубийцу, говорят, – добавила отработавшая ночную смену операционная сестра Елизавета.

Стоя перед зеркалом, Лиза готовилась к выходу, прихорашивалась, обильно поливая кудрявую головку лаком.

– По результату осмотра эта дуреха пыталась вены вскрыть, только поцарапалась, но для пущего эффекта снотворным накидалась, представляете? Так в воде и отключилась.

– А кто ее спас?

Хотя ответ сразу появился в Серафимовой голове – младшая сестра открыла своим ключом дверь, не услышав ответа на приветствие, прошла в квартиру. И откуда сила взялась, вроде хрупкая с виду, но в истерику не ударилась, вытащила полумертвую старшую сестру из ванной, руку перебинтовала. Набрала в скорую .

Послюнявив пальчики, Лиза соорудила на челке два замысловатых колечка, которые больше смахивали на тонкие рожки.

– Кто-кто! Говорят, сестрица младшая увидела и скорую вызвала. Желудок промыли. Откачали. Черт знает что, а не лак для волос. Ничего не держит.

– Да ладно тебе, милая. И без кренделей головка твоя ладная, иди уже, – сказала Серафима.

– Только я не поняла, наша травма тут причем? Ее надо было в дурку сразу везти. Она не помнит ничего, полная амнезия, – не унималась Лизонька, крутила и крутила колечки на голове.

– Видимо, в психиатрической все места заняты. Подлечат у нас, – ответила Серафима.

– Правильно сказали, по вашу душу привезли, Серафима Петровна. Любите вы возиться с депрессивными. Как с «буксира» спрыгнет и ломаться начнет, подгрузите ее немного. Никита Калоевич под свою ответственность ампулку учел, – сказала медсестра и кивнула на процедурный шкаф.

Серафима поморщилась. Манеры Елизаветы ее огорчали, не к лицу симпатичным незамужним барышням так коряво изъясняться. Неужели сложно сказать, когда укол успокоительного закончит действие, в стеллаже есть еще лекарство. А то «спрыгнет с буксира, ломаться, подгрузите»

– Не люблю химию. Мы по старинке, словом. Вначале всегда было Слово, Лизонька.

– Ну да, кто про что, а вы про святое писание, Серафима Петровна. Не верующая я!

Лиза взмахнула на прощанье золотыми кудряшками, наполнившими стерильный воздух сестринской солнечным светом, не в пример того, что грязными мазками растекался за окнами, выскочила в коридор, потом, вспомнив, просунулась в приоткрытую дверь, сказала:

– Вы только до обеда с ней дотяните. Богом, словом, пофиг чем. В первой половине обход будет! – для пущей важности сестричка завела глаза к самому потолку, – они то и решат, что с ней дальше делать. Может, сразу в дурку переведут, амнезия все-таки. Нам меньше траблов.

– Они, порой, не глядя, решают. Нет им времени с каждым человеком разбираться, – ответила Серафима.

Но Лиза ее уже не слышала. Спешила навстречу заслуженным выходным.

Фима стряхнула с кружевного жабо крошки, спрятала остатки пирога в шкаф, где рядом с пачкой рафинада лежала ампула диазепама, «учтенная» Никитой Калоевичем.

– М-да… Лучше морфина, конечно, но мы обойдемся без химии.

Задвинула лекарство подальше, за коробку с сахаром, чтобы не мозолило глаза.

– Мы по старинке. Уговорами!

И отправилась в палату 612, куда поступила новенькая.

«Чайкина Л. В. Травматология» стояла надпись шариковой ручкой на задней стенке кровати. Привезли из приемного и забыли снять табличку.

«Что же ты надумала, Лариса Владимировна? Смертный грех ты надумала, да только ниточку не ты завязала и не тебе ее тупой бритвой резать».

Опустившись на табуретку рядом с кроватью, Серафима внимательно осмотрела пациентку.

Туго перебинтованная левая рука покоилась на груди Ларисы. Дыхание девушки было еле слышимым, казалось, дыхания нет вообще. Сколько ей? Ответ появился – тридцать три, пять месяцев и три дня от роду. Дата появления на Свет 17 июня 1986. Всего то тридцать три. А на вид намного больше. Кожа на скулах спящей натянулась, того гляди пойдёт сеточкой и рассыплется, как на старинном, требующем срочно реставрации, портрете. Бледные, под цвет кожи, обветренные губы. Щеки и глаза впали, нос обострился, оттого Лариса походила на усопшую, чем на уснувшую под действием лекарства.