Елена Граменицкая - Часы Цубриггена. Безликий

Бабушка Аглая, задумав заговор, не использовала тёмную материю. Иначе бы все ее потомки страдали, а Роза и Вениамин живы, относительно здоровы и счастливы. В чем тогда фокус оздоровления и мгновенного старения? Совершенно точно, ни Роза, ни обманщица Ирина не догадывались о последствиях заговора, одна была бескорыстно жертвующая, другая – напротив корыстная обманщица. А значит дело именно в часах и в часовщике.

Кто и зачем создал чудесный механизм, останавливающий и ускоряющий время, Серафима знала. Некто Христиан Цубригген. Но что именно заставило Христиана создать механизм «исцеления» – любовь, ненависть, месть, желание пошутить над обладателями? Часовщик был давно мертв, и его намерение осталось загадкой.

Поэтому сегодня Фима спустилась в гости к Кремляковым с тайным замыслом – заполучить на время часы, вызвать с их помощью дух Христиана и допросить с пристрастием.

Аристарх в кошачьей шкуре как обычно увязался за ней.

– Как поживает наша «сказочница»? – чуть ли не с порога начала Роза.

Роза Альбертовна, словно главврач на пятиминутке потребовала краткого отчета. К несчастной Чайкиной она питала особое расположение. Причем ее отношение к Ларисе менялось, как меняется ноябрьская погода – от осуждения и непонимания до редких проблесков сочувствия и поддержки.

– Она более не общается со своим женатым обманщиком, из-за которого на тот свет собралась?

По мрачному тону Розы Альбертовны стало ясно – «проблеска» сочувствия сегодня не будет, как и не было солнечного следа в дождевых облаках.

Одетая в уютный велюровый халат, обутая в мягкие тапочки с заячьими мордочками, с чашкой ромашкового чая в руках, Роза готовилась осуждать. Наверное, именно так в домашней обстановке выглядят неподкупные прокуроры. И хотя сердце Розы Альбертовны было добрым, а богатый опыт помогал рассуждать здраво, ее часто заносило, она давала себе право судить других. Розочкой овладевали уверенность в собственной непогрешимости и горделивое самолюбование, как почти каждой старушкой на лавочке.

Фима хорошо знала свою соседку, терпеливо сносила все ее прокурорские замашки и потому ответила уклончиво.

– Чайкина исцеляется, ведет дневник, назвала его «Чистовик», объяснила просто, мол, «раньше не жила, а черновики писала». С молодым человеком рассталась «по-доброму». Во всяком случае – это прозвучало с ее слов.

Роза так и подскочила в кресле, ромашковый чай из чашки капнул на велюровый халат. Старушка засуетилась, стряхивая капли с груди.

– Вот я неуклюжая! Да она и вправду сумасшедшая! Как можно «по-доброму» с человеком, который ее использовал, из-за которого счеты сводила?

– На мой взгляд, она сделала очень правильный вывод, – спокойно ответила Серафима. – Перед нами заезженный сюжет – на чужом несчастье счастья не видать и логичный финал. Сколько его не переписывай, он всегда один. Вот почему рукописи ее не горели.

– Какие рукописи не горели? – зацепилась за слова Роза Альбертовна.

– Я иносказательно. Сколько бы наша сказочница не сочиняла красивых концовок, всегда оставалась в одиночестве. Кстати, со своей жертвенностью Лариса пытается разобраться. Откуда она в ней? А все очень просто – девушка наказывает себя за проступок в детстве. Она провинилась, отец ударил ее. Бедняга ходила в школу с синяком под глазом и врала, не выдавала отца. Она очень его любила. С того момента ее заклинило – любимый мужчина должен причинять боль. Вот она и искала себе мучителей. Конечно, поступки любовника достойны осуждения, но, подумай, Лариса тоже делала неправильные ходы – мечтала разрушить чужую семью, роль запасного игрока ее не устраивала, получив отставку, обиделась и быстренько скомкала свою жизнь. Зато сейчас все меняется к лучшему.

– С тобой спорить не буду, видеть в черном белое не умею. И разглядеть в негодном поступке спасение не смогу. Ты откуда про пьяного отца знаешь? Лариса рассказала?

– Роза, ты долгую жизнь прожила, но отрицаешь главное, мир не черно-белый, в нем много серых оттенков и бесконечная палитра преломлений. Нет абсолютного зла, как и нет рафинированного добра, они часть единого целого. Роль отца или матери в исковерканных судьбах девочек очевидна, – Серафима попыталась свернуть со скользкой тропы.

Упоминание об отце Ларисы было лишним. Болтливость снова сыграла с Серафимой недобрую шутку. Любопытная соседка в покое не оставит, пока все не выпытает.

И действительно, глазки Розы Альбертовны заискрились, но Фима ее опередила.

– Расскажи ещё о своих часах. Откуда они появились у Саввы Альбицкого, кто ему подарил? Или он сам купил? Где? У кого?

Серафима знала ответы, но она свыклась с ролью «обычного человека», а обычный человек именно так и будет допытываться о происхождении чудесных часов. Потом она попросит их посмотреть и забрать к себе на некоторое время. А уже дома, разговорит покойного Цубриггена, если его дух по-прежнему здесь.

Готовая в наступление Розочка растерялась от посыпавшихся на неё вопросов, наморщила лоб.

– Аглая стащила часы у брата Савелия, так написано в дневнике. Савелий не заметил пропажи, особо ими не дорожил. Как они к нему попали – не знаю. Одно помню, дедушка Савва часто бывал в разъездах между Петербургом и швейцарской Лозанной, служил управляющим в банке. Возможно, он приобрёл часы в одной из мануфактур или принял их в дар от коллег. Он был заядлый гольфист и любил ходить под парусом, участвовал в регатах. Победителям обычно дарили памятные хронографы.

– Могу я их ещё раз посмотреть вблизи? Подержать в руках?

– Конечно. Сейчас принесу.

Роза поставила чашку с чаем на столик и, бесшумно ступая в мягких заячьих тапочках, прошла в гостиную.

Аристарх, лежа на коленях Фимы, стоило Розе исчезнуть с кухни, замурлыкал:

– Фокус-покус нам покажешь? С покойником поговоришь? Ммм, люблю я эти экзерсизы.

– Тихо, – Серафима зажала кошачью мордочку, – молчи, куриная голова. Как я с покойным поговорю при человеке? Соображай!

Домовой обиделся на «куриную голову», зашипел аспидом, но остался сидеть на коленях.

Роза Альбертовна вернулась с часами, положила их на ладонь Серафиме. Та ощутила приятный металлический холодок, легкость и изящность конструкции: часы легко умещались в женской руке.

Подцепила ногтем и откинула крышечку.

– Раньше при открывании часов звучал Бетховен. А как та сумасшедшая ударила их оземь, музыки больше нет. Да и чудес тоже, наверное, – сказала Роза.

– Не в музыке дело, а в механизме. Механизм в часиках занятный, полагаю, – ответила Серафима, разглядывая на циферблате еле заметные латинские буквы, скорее всего клеймо мастера «H.С.Z.».

На первый взгляд, в хронометре не было ничего особенного, перламутровый циферблат с позолоченными стрелками, на котором все еще оставались темные следы от крови, современный часовщик не решился его полировать.