Иван Чернецкий - ******ный мир

– Знаешь, Фальк. Это на удивление интересная история. У меня бинты стоят колом! Да и я много понял про тебя. Ты, это…

Харон наклонил голову, и она стала постепенно уходить вниз. Фальк посмотрел, как шляпа приближается к столу, но в последний момент она вернулась туда, откуда начала спуск. Морж делал вид, что говорить не нужно. Харон вновь зазвучал.

– Ты… я забыл… Ты мой друг.

– Я рад, что в-вы приближаетесь к белой горячке. А что у вас с родителями?

Зеленое пламя разгорелось в двух отражениях Фалька. Харон посмотрел на Фокси, но потом огляделся, будто бы он хотел, чтобы морж ничего не подумал.

– А у меня их не было никогда.

– Это как это не было? Даже я своих помню.

– У таких как я ничего нет. Я – никто.

– Ой, Харон, не принижайтесь!

– Ну, уж лучше так говорить, чем восхвалять себя, как это любят волшебники…

– О, так себя любить надо – слова отца, между прочим.

Харон снова наклонился вперед, но потом понял, что сейчас завалится на стол, и приободрился.

– Я так и не понял, кем был твой отец?

– О, ну он был мэром этого городка.

– Читалось.

– Ч-что?

– Сразу было понятно, что в таком богатом доме живет власть.

– О, это с приходом матери дом преобразовался: появилась роскошь, прислуга. А народ в городе стал беднеть (особенно альвы). Наверно, мужчина должен всем заправлять…

– Человек, Фальк. Человек…

Они приближались к белой горячке. Самогон стал литься мимо стопок. Разговоры приобрели оттенки синего.

Фокси лежал на животе и улыбался. Он вилял хвостом, а глаза его блестели. Комната для него превратилась в корзину в руках бегущей от волка Красной шапочки.

– Фальк! Ты, черт… Ты… Короче, где все жители?

– О, так уехали.

– Давно?

– Давно… – Фалька никогда ранее не переполняло сожаление.

– Фальк!

– Что?

– Ты здесь…

– Тут я.

– Ты это… Чем занимаешься по жизни?

– О… Так… Рисую.

– Чего?

– Говорю, портретной живописью занимаюсь…

– А меня нарисуешь? – спросил Харон.

Ему казалось, что Фальк стоит прямо у кресла, но тяжело было разобрать, как далеко морж на самом деле.

– Вас? Я очень на это надеюсь… – сказало что-то.

Харон практически ничего не видел. Похоже, он был так пьян, что ему померещилось, будто на другом конце стола над Фальком навис демон . Демон был черный, как тень и рогатый, как черт. Его длинные руки почти ложились на пол и заканчивались толстыми и острыми пальцами.

– Только… Только пускай у меня не будет… Не будет… Хвоста торчком, – сказал Харон. Это были его последние слова .

Фокси лежал прямо возле границы белого и черного света. Лучи пытались коснуться пса… Кота… Скорпиона (какая разница???). Бинты утонули в кресле. Они дрожали, когда мумия рычала (моя бабка храпела почти так же).

Безымянный впервые открыл глаза в последний день лунного затмения. В то утро был странный запах. Он был свежим и… мокрым. Свет сначала больно бил по глазам, но вскоре стал лишь согревать и постепенно угасать, пока взору Безымянного не предстала палитра с красками. Тогда чистое (как белый лоскут) существо впервые приподнялось и осмотрело незнакомый мир.

Исследование началось с самого далекого (можно подумать, что дальше всего от нас находится Бог, Великий Дракон, и в каком-то значении это так, но, к счастью, или, к сожалению, в нашем случае самым далеким для нас станет синь).

Верхушка этого мира рассказывала Безымянному про плывущую вату. В этом море водились странные рыбы с хвостами по бокам (они то расправляли эти хвостики, то делали ими судорожные взмахи).

Следом Безымянный изучил пруд, в котором отражалось море (Безымянный не понимал, где у мира верх, а где низ, где правда, а где иллюзия), возле которого отдыхали неизвестные существа с острыми хвостами, короткой шерстью и слегка вытянутыми мордами. Похоже, что им не было дела до Безымянного. Они все лежали на чем-то колючем и зеленом, и это зеленое распространялось по всем пределам.

Белоснежная мумия увидела, как что-то такое же зеленое забралось на верхушки бурых столбов. Столбы сужались, поэтому их концы покачивались, и делали они это синхронно. Тогда существо осмотрелось и впервые увидело мир целиком, а не в отдельных его частях. Безымянный посмотрел на бесцветные лоскуты, которые тянулись в ту же сторону, что и зеленые столбы, что и ватные корабли наверху, что и цветы внизу. Тогда он впервые узнал, что существует ветер.

Только его колыбель отличалась от остального мира. Все вокруг было ярким, звучащим, движущимся, а серая глыба под Безымянным имела какое-то противоположное свойство – холод и безразличие.

Однако это чувство было где-то под ногами, а голову и плечи грело что-то божественное. То, что минутой ранее вонзало в глаза блестящие иголки, теперь вызывало у Безымянного колоссальный интерес. Он смотрел на вспышку, как будто она была обязана ему всем, словно без нее его жизнь утратила бы смысл. Безымянный думал, что он был рожден светом.

Существо, чье тело полностью обвивали белоснежные лоскуты, наконец, обратило внимание на то, что совсем рядом сидел Кто-то. Это было другое существо с другими чертами. Перед Безымянным сидел зверь, похожий на тех, что отдыхали у пруда, но только у этого была пепельная шерсть. Похоже, что зверь ждал Безымянного, но в момент встречи он не подал и виду. Существо в белоснежных лоскутах хотело знать, кто сидит перед ним, но не могло спросить (даже подумать, потому что для этого надо было знать слова). «Ты здесь, – раздалось что-то внутри. – Не бойся. Тут безопасно». Безымянный вздрогнул, начал искать источник звука, обратился к пепельному зверю, но тот сидел и будоражил голову спокойным взглядом. «Не бойся. Это я, Паппетир. Мне нужно многое рассказать тебе». Безымянный прекратил вертеться и замер, глядя на создание, стоящее рядом со зверем. Оно было гораздо выше и тоньше (во всех смыслах). Он впервые научился слушать. «Ты можешь говорить. Попробуй, не трать время, – потребовал голос тонкого создания в белом одеянии. – Как тебе это место?»

– Страшно, – ответил Безымянный, – хочу спрятаться.

– Что еще? – продолжил голос – есть что-то приятное?

– Тихо. Люблю тихое.

– Чувствуешь что-нибудь?

– Чувствую.

– Что именно?

– Не знаю.

– Это связь, Паппетир. Вы связаны одной душой.

– Я чувствую. Привыкаю быстро. Говорить трудно.

– Да, манипуляции со ртом и голосовыми связками требуют много времени, прежде чем ты привыкнешь. Раньше мы общались только душой, а теперь у тебя появилось говорящее тело. Пойдем со мной.

Безымянный поднялся и ощутил, как легко стоять на двух ногах. и что на четвереньках придется горбиться. Он сделал шаг.