Иван Чернецкий - ******ный мир

Он бежал по плитам, пока не показалась скала. Возле ее основания стояли те же фонарики. Одни напоминали опёнки, а другие дождевики. Выше на камнях лежали какие-то бледно-синие лианы со светящимися пузырями (а светились они каким цветом? Правильно – голубым). На горе из каменных пластов кто-то додумался поставить стул с золотой отделкой.

На дорогой подлокотник упала черная рука, напоминающая сморщенное дерево. На пальцах закрепились когти. Рога были длиннее головы, и по сравнению с телом казались толстыми. Существо было высоким и жутко худым. Оно было черным, отчего казалось, что на стуле сидит живая тень.

– Двух вещей хочет настоящий мужчина: опасности и игры, – сказала тень.

– О, поверь, я здесь не ради забавы, – ответил Харон. Его челюсть осталась неподвижной. – Мне снова нужны ответы.

– С человеком происходит то же, что и с деревом. Чем больше стремится он вверх, к свету, тем глубже впиваются корни его в землю, вниз, в мрак и глубину, – ко злу.

Демон белой горячки олицетворял Тоску (все же она переняла главные черты отца, в то время как сестра Тишина больше походила на мать, Госпожу Совесть). Он смотрел на Харона как на виновника. Это было понятно, хоть и видно было только силуэт – тень, а не того, кто за нею скрывался.

– Я понимаю это. Как видишь, я залез за истиной так глубоко, как это вообще возможно, – сказал Харон.

– И истина требует, подобно всем женщинам, чтобы ее любовник стал ради нее лгуном, но не тщеславие ее требует этого, а ее жестокость…

– Да, я наслышан о вреде алкоголя и о том, что многие сделки с тобой заканчиваются летальным исходом. Ты мне еще тогда все уши прожужжал. Впрочем, я залез сюда не язвить у твоих ног. Как я и сказал, нужно спросить кое о чем.

– Жизнь ради познания есть, пожалуй, нечто безумное; и все же она есть признак веселого настроения… Ты, любитель познания! Что же до сих пор из любви сделал ты для познания?

– Ты всегда считал, что я не достоин твоей дочери, – сказал Харон в облике Паппетира.

Некто в кресле приосанился.

– Но сейчас я пришел по другому делу. Тебе не о чем волноваться.

Невозможно описать то, как Демон белой горячки затевает приступ гнева, но в следующий момент он передумал, потерял напряжение и сохранил свое игривое настроение.

– Человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, – канат над пропастью.

– Ты можешь и дальше намекать на то, что я пропитан тьмой, и что во мне пустоты больше, чем в бездне. Однако у тебя есть долг передо мной. Или ты, восседая на троне короля сделок, уже разучился соблюдать свою часть договора?

Темный силуэт на троне провел рукой. Это означало, что можно просить.

– Хорошо. Расскажи мне, в какую сторону рыть. Я столкнулся с кое-чем неприятным. Привидения. И, у меня мало времени. Прибегни к своему всевидящему оку. Что подсказывает ум демона белой горячки? Как мне под носом у призрака найти источник проклятия? Он ходит за мной по пятам.

– Если ты решил действовать – закрой двери для сомнений.

– Мне недостает фактов. Нужно найти доказательства того, что он причастен к появлению призраков. А я даже понятия не имею, что это за форма духов. Он не выглядит, как мертвец. Это сказки!

– Когда спариваются скепсис и томление, возникает мистика, – ответила тень.

– Чудесно, – ответил Харон. – Значит, я что-то упустил.

– И если у тебя нет больше ни одной лестницы, ты должен научиться взбираться на собственную голову: как же иначе хотел бы ты подняться выше? – сказала тень.

– Что это значит? Почему ты не можешь сказать напрямую? – спросил Харон. Его челюсть осталась неподвижной.

– Есть степень заядлой лживости, которую называют «чистой совестью».

– Конечно, ты же демон белой горячки…

– Много говорить о себе – тоже способ себя скрывать.

Харон произнес что-то, но слова отдаляли его от той мысли, которую он хотел донести. Он замолчал (хотя челюсть и губы его всегда были неподвижными).

– Что падает, то нужно ещё толкнуть, – ответила тень.

– Призрака не так-то просто толкнуть…

– Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.

– Хочешь поймать призрака, думай как призрак… Гениально!

Харон развернулся на своих четверых и направился к калитке. Фонари заморгали, и зверь остановился.

– Ты выполнил свою часть обещания. Но пока я не закончу дело, мы не можем быть в расчете, – сказал Харон.

Черные когти вцепились в подлокотник. Из-за тени показалась истинная натура. Существо зарычало.

– Ты знаешь все на свете. Значит, ты должен был знать, что произойдет, когда «обещал» мне помощь.

Существо в золотом кресле наклонилось вперед и взвыло еще сильнее. Оно показало когтем в сторону Харона.

Харон повернулся и увидел, как на него бегут сородичи. Пришлось вновь ступить на каменную тропу, ведь на траве появились искры. Зверь убегал не только от клыков преследователей. Он также бежал от мыслей, которыми бросались родственники Харона. «Паппетир… Паппетир, ты нас предал», – шептали они где-то на уровне, лежащем между подсознательным и бессознательным.

По дороге зверь видел, как некоторые животные, встреченные ранее, гибли в огне. Пожар случился на синих полях, и они теперь были окрашены в новые оттенки: более яростные и беспощадные.

Харон стремился добежать до того же места, откуда началось путешествие по пещере. Дышать становилось труднее. Видимость ухудшалась. Зверь все хуже слышал скрежет когтей его сородичей, бегущих позади. Наконец, Харон потерял сознание (такова цена лишнего глотка).

Фокси проснулся и почуял запах горящей ткани (и этого хватило, чтобы начать скулить). Он бы вскочил, но ему это не позволил сделать деревянный потолок. Зверь уперся в доски, а его когти попытались разодрать их. Ничего из этого не вышло. Воздух превратился в валюту, а Фокси не был в состоянии расплатиться с жизнью. Тогда зверь вонзил хвост в доски над головой и применил всю силу, которая у него была. В посмертной квартире Фокси стало свежо, но ненадолго, потому что огонь показался у краев лодки, что плыла по очень странной реке из земли на заднем дворе. Языки пламени побежали по полу, где сидел Фокси, и зверю пришлось выпрыгнуть из костра. Уже снаружи он вспомнил запах горящих лоскутов. В свете погибели показались изорванный плащ и шляпа.

Забинтованный человек был такой же как и всегда: ленивый, уставший, расслабленный. Разве что глаза не сияли зеленым цветом; к его лицу подбиралось пламя, но не то, что раньше пылало во взгляде. Фокси кинулся в огонь. Он должен был загореться как спичка, но шерсть даже не подпалилась.