Иван Чернецкий - ******ный мир

– Хм… Соленая… Хм… Забавно.

Харон унес спичку дальше, к следующей картине, которую они обсудили с Фальком. Поначалу свет остановился возле нарисованного воротника, похожего на ошейник. Из-под черной рубашки выступала белая лента, поэтому Харон должно быть в тот момент и распознал перед собой священника. Он поднял свечу, чтобы посмотреть нарисованному служителю в глаза: снова капли, и снова соль.

Мумия чуть быстрее подошла к следующей картине. На ней изображалась хмурая гномиха в белом кружевном платье с большим животом (точно таким же, как у беременных). Харон поднес спичку к ее лицу, и от нарисованный щеки пошел пар. Капли воды стекали и от ее глаз.

Харон метнулся к другому портрету. На нем был нарисован усатый пожилой мужчина в охотничьей форме с двуствольным ружьем в руках. Он также хмурился и «лил слезы».

– Лоскут мне в зад… – послышалось в комнате.

Харон обошел остальные портреты. Одноногий мужчина на костылях, какая-то собачка с телом ребенка в пижаме, одинокая альвийка с белой фатой на лице, бледный мужчина на фоне гробов – все они хмурились и «плакали».

Портретов действительно не хватало; Харон таскал свое тело по комнате мимо нарисованных людей и искал изображение семьи из трех человек. Он думал, что следующей будет эта картина, но каждый раз ошибался, пока вовсе не вернулся к мужчине с ящеркой в руках. Харон зачем-то пошел по второму кругу. Следующей должна была быть картина со священником, но мумия наткнулась на портрет невесты. Дальше последовало изображение одноногого… Харон вернулся к предыдущему портрету и обнаружил, что невеста поменялась местами со священником, а мужчину с ящером не удалось обнаружить вовсе.

Харона, казалось бы, окружали портреты, но каждый раз, когда он отворачивался, они перемещались по комнате. Харон крутился и осматривал портреты, ему становилось теснее. Он чувствовал, что Фокси находится в одном шаге, и в то же время ощущал преграду между собой и им. Люди на портретах всегда смотрели на него.

Харон сполна ощутил на себе их взгляд, и если бы он ощущал еще и холод, то по телу у него непременно побежали бы мурашки (как у Фокси). Харон стал думать об этом, ему показалось, что он испытывает что-то очень нехорошее и несвойственное ему. Почему-то, когда ты бесчувственное создание, ты не переживаешь хорошее: радость, приятное удивление, влюбленность. Страх и отвращение же способна чувствовать даже нежить .

Забинтованный человек почувствовал себя одиноко, и в отсутствии ушных раковин к нему пришла ОНА . Длинноволосая улыбнулась и взяла мумию за руку. Харон испугался , что магическая спичка сделает ей больно, но девушка без колебаний схватила забинтованного волшебника за запястье и потащила за собой. Харон легко поддался этому, ведь встреча с ней всегда возбуждала его и выбивала из привычного хода мыслей. Харон шел за ней, казалось бы, по маленькой комнате, в которую едва помещается книжный шкаф и койка, но их прогулка затянулась. Забинтованный человек видел перед собой только ее и то, как она уводит его во тьму.

Она вела его, как обычно, в противоположное направление от того пути, куда пошла бы Тишина (поэтому он и предпочитал ей Тишину). Харон смотрел на нее, и единственная причина, по которой он молчал, была надежда (не вера) на то, что они как сестры по-прежнему связаны, и что он может где-то во тьме встретить Тишину. Он думал о ней, а она наверняка думала о нем (где-то пока еще далеко). Возможно, она была в Великом лесу или где-то на Великой горе в укромном месте, про которое не знал даже Паппетир. Однако могло быть и так, что она в этот момент находилась в агентстве «Охотник за головами», потому как Белый локон любила молчать и заниматься сидячей магией под пение Тишины. Харон даже подумал, что в старых стенах его ждет Лили, чтобы купить черные сапожки и покрасоваться ими перед выдуманным Чертом. Забинтованный человек смотрел на Тоску, на ее бледные волосы и стройную спину, думая о том, какая выдумщица эта Лили (о том, что девчонка совсем не умеет завидовать, раз придумывает себе питомцев, похожих на Фокси). Харон думал об этом до тех пор, пока не понял, что за представление устраивает Тоска. Она настигла его в самый неожиданный момент (а ей, между прочим, давно этого не удавалось).

Беловолосая девушка обернулась, чтобы Харон никогда не пришел в себя, но он успел закрыть глаза. Его тело словно осталось без хозяина. В этот момент позади зарычал Фокси, и дух Тоски исчез (скорее всего вернулся к подножию Великой горы, где последний раз ее и видел Паппетир). Рядом больше не было никого, даже портретов (Фокси скулил где-то в дальнем углу).

Харон открыл глаза, в которых по-прежнему горело зеленое, как малахит, пламя. Агент вспомнил, что держит магическую спичку. Он так же понял, что стоит возле портрета, от которого пахнет свежими красками. Он поднял спичку и увидел нечто знакомое. Цвет его бинтов было нетрудно распознать на бумаге, даже при красном и тусклом свете. Лицо мумии растянулось по вертикали, глаза стали широкими, рот где-то под бинтами приоткрылся (удивительно, но он всегда шевелил им оттуда). В глазах по-прежнему горело зеленое пламя. Магический свет в руке стал меркнуть, освещая все меньшую площадь. Агент захотел увидеть лицо изображаемого создания и поднял руку вверх. Спичка снова разгорелась, чтобы не только Харон, но и Фокси сумел разглядеть самое главное. Мумия увидела собственные глаза, в которых уже не горел зеленый (как малахит) свет. Это была всего лишь картина… Харон посмотрел на Харона и вздрогнул (впервые в жизни), когда догадался, над чьим портретом работал Фальк. Магический огонек разгорелся сильнее, чем когда-либо в своей короткой жизни, и сильнее, чем от него требовал хозяин (чтобы вскоре умереть). Благодаря предсмертному усилию огонька Харону удалось увидеть портрет самого себя. На портрете были очень точно переданы детали, и все было таким реальным, как будто Харон смотрит на себя в зеркало. Были переданы и глаза, и ссадины с дырками на плаще. Но лишь одно волновало агента (на картине у мумии не было правой руки, но по итогу его смутило нечто иное). Харон почему-то изображался с кровавой дыркой в груди, будто его пронзило маленькое пушечное ядро.

– Вздор! – усмехнулся Харон. – Художник, конечно, неплохой из него, но он так и не понял, что у этого тела нет крови…

Затем они погрузились в темноту, и Тьма нашептала, что осталось совсем чуть-чуть. И только Фальку было известно, что это значит.

Белый зрачок застыл на месте точно так, как если бы слепой глаз не видел смысла двигаться и напрягаться. Тьма окутывала этот глаз, но он сопротивлялся, разрывал полотно и светил, чтобы Харон видел босые ноги и края рваного плаща.