Игорь Сурков - Исчезновения в Гальштате

Витямбе тоже было очень интересно участвовать в моих мучительных дизайнерских изысканиях. Все-таки надо признать, что у него прекрасный вкус, и без него мне было бы сделать выбор гораздо труднее. Он очень проникся идеей путешествий по разным странам со сбором там всякой экзотический всячины вроде африканских масок, необычных раковин или монет разных стран и народов.

– Это тебе не магнитики на холодильник коллекционировать! – говорил он мне, хотя неизвестно, откуда он в принципе знает про это новомодное увлечение всех тех, кто хоть бы раз в жизни побывал в какой-нибудь там Турции. – С твоим Евдокимофым можно иметь увлечения и посолиднее. Я бы на твоем месте начал собирать бабочек или там пивные кружки.

Почти каждый вечер мы связывались с Евдокимофым. Если в компьютерном классе народу было мало, то по скайпу. Но это получалось очень редко. Ведь разница во времени с Москвой аж четыре часа, и, когда я могу позвонить ему, то есть где-то часов в шестнадцать-семнадцать по-нашему, у него еще утро, день только начался. Да и окружающие тоже мешали мне сказать ему, как я благодарен ему за… за что?.. Да за все: и за эту комнату, и за его заботу и интерес к моей жизни, и больше всего – за то, что он приехал ко мне, нашел меня среди всех, тысяч других. Но как все это сказать, глядя ему в лицо через скайп?!

На самом деле писать ему на электронный адрес было как-то проще. Надо сказать, мой опекун оказался очень внимательным даже к малейшим деталям, связанным с моей учебой, занятиям музыкой, вообще – ко всем аспектам моей жизни. Он помнил мое расписание уроков в школе и в музыкалке, знал, что мне задали по истории или литературе, алгебре, биологии. Интересовался тем, как идет подготовка к докладу по истории, чему я научился новому на скалолазании, какие мероприятия ожидают нашу группу, и многим другим. За все время нашего общения у нас ни разу не возникло проблемы, что не о чем говорить. Наоборот, тем всегда было так много, что мы вечно не успевали все обсудить. Я немного стеснялся задавать многие вопросы. Мне хотелось побольше разузнать про его умершую жену, про то, какой была в детстве его Анна, про то, как он работает, про его друзей…

Между тем стряпчий Григорий Аронович развил бурную деятельность. Видимо, Евдокимоф поручил ему не только вести мои дела, но и некоторым образом присматривать за мной. Он появлялся каждую неделю в один и тот же день и в одно и то же время. Направлялся сначала прямиком к директору, проводил там минут пятнадцать-двадцать, а потом, протирая лысину платочком, настоятельно спрашивал кого-нибудь из встреченных им в коридоре малышей:

– Не знаешь ли ты, милое создание, одного очень славного мальчугана – Сашу Белова из девятого класса? Пригласи его, пожалуйста, ко мне. Передай, что его беспокоит поверенный по щекотливым делам Григорий Аронович Раппопорт.

Малыш, опрометью примчавшийся в нашу группу, обычно выдавал приблизительно такой текст:

– Там Белова ищет Григорий Аврорович Аппорт (иногда и Аборт) чтобы щекотать.

Потом поверенный важно жал мне руку и интересовался, достаточно ли я преуспел в точных и гуманитарных науках на этой неделе? Было ли примерным мое поведение? И на достаточной ли высоте мой авторитет у преподавателей и товарищей? После моих утвердительных ответов, он доставал из потертого кожаного портфеля некие документы, которые я должен был подписать. При этом он подробно объяснял, что именно я подписываю, и настоятельно требовал, чтобы я всю эту юридическую абракадабру прочел. Из всех этих бумаг выходило, что мой Евдокимоф оформляет свое опекунство надо мной, а также заграничный паспорт для меня. Один раз мы даже ездили вместе с Раппопортом в опеку и дважды – в паспортный стол. Я каждый раз немного волновался, но Григорий Ароныч, указывая на меня и делая при этом самое жалостливое лицо, сообщал очередному начальнику:

– Вы только посмотрите на этого несчастного сироту. Малышу очень нужен папочка! И вот, когда наконец-то нашелся достойный мужчина, прекрасный семьянин, краса и гордость отечественной словесности, а к тому же еще и очень и очень прилично зарабатывающий в иностранной валюте человек, какие-то жалкие бюрократические проволочки мешают бедному ребенку обрести отца и родной дом. Посмотри в глаза этим людям, Саша, ведь в их руках сейчас находится твоя судьба!

Я не знал, как реагировать на эти слезоточивые монологи. Оставалось только молча, опустив глаза, сидеть где-нибудь в уголке. Но, похоже, именно это и действовало более всего на сердобольных начальников. После выхода из кабинета, Григорий Аронович протирал платочком лысину и долго жал мне руку со словами:

– Восхищен! Сражен! Убит наповал! Ты сыграл свою роль гениально! Я и сам чуть не плакал, глядя на тебя. Ты мог бы сыграть всю скорбь мира! Сегодня же позвоню господину Евдокимову и расскажу, какой ты умный мальчик!

Через пять недель Григорий Аронович торжественно вручил новенький заграничный паспорт. И, как он говорил, кое-что очень вкусное от его драгоценной супруги Бэллочки. Он каждый раз что-нибудь от нее привозил для меня. Пирожки с индейкой, форшмак в стеклянной баночке и т.д. Теперь было уже окончательно ясно: я поеду на весенние каникулы в Москву. И если все будет хорошо с визой, то у меня есть шанс оказаться и где-нибудь за границей. Скорее всего, в Вене. Когда я думаю об этом, мне кажется, что это происходит не со мной. Москва! Вена! Мой дом, где у меня своя комната! И отец! Заботливый! Добрый! Умный! Талантливый! Как раз такой, о каком я мечтал. А еще ведь скоро мой день рождения!..

Игоряша тем временем придумал новое общешкольное мероприятие. Причем оно должно было по масштабам затмить все его предыдущие воплощенные идеи. У нас и до этого в девяносто шестом был кое-какой театральный кружок, но жизнь в нем едва теплилась. Занимались все больше младшие школьники. Ставили небольшие сценки для праздников и сказки, чтобы развлекать малышей на утренниках. Но наш историк решил вдохнуть в это дремотное существование новую жизнь. Он предложил глобальное мероприятие под название «Неделя театра». Суть его была в том, что в нем должны были участвовать все классы, со второго по одиннадцатый, каждый со своим мини-спектаклем. Причем каждый день соревновались по два смежных класса. В понедельник второй и третий классы, вторник четвертый и пятый, в среду шестой и седьмой, в четверг восьмой и девятый, а в пятницу – десятый и одиннадцатый. Суббота – закрытие недели и награждение победителей от всех классов. Причем два соревнующихся класса показывали один и тот же сюжет, но две разные инсценировки.

Второй и третий класс должны были поставить сцену бала во дворце из «Золушки». Текст взяли классический. В него разрешалось вносить изменения, но не более чем десять процентов от утвержденного организационной комиссией текста. Строго было регламентировано все: общая продолжительность выступления, количество артистов, занятых в постановках и многое другое. В постановках могли принимать участие только ученики данных классов, никаких приглашенных. Но любой исполнитель мог играть любое количество ролей. Нашему девятому и восьмиклашкам предстояло поставить несколько сцен из пьесы Шварца «Обыкновенное чудо». Игоряша встречался предварительно с каждым классом и оговаривал все нюансы. Дело дошло и до нас. Поскольку в нашем классе только девять человек, было понятно, что играть у нас в группе придется всем. Игоряша сообщил, что следует распределить роли и разработать общую концепцию постановки. И самое важное – решить, кто будет режиссером-постановщиком.