Игорь Сурков - Исчезновения в Гальштате

Но вернусь к разговору с твоим историком и его женой. Она очень милая дама, во всем поддерживает деятельность своего мужа. И про тебя она, кстати, тоже в курсе. Игорь Дмитриевич говорил о тебе очень хорошо. Он считает тебя очень интересным и необычным человеком. Именно так он про тебя и сказал: «Саша Белов не просто умный и добрый мальчик. Он настоящий бриллиант. Вернее, пока он алмаз. Но после небольшой огранки этот драгоценный камень засверкает своими бесчисленными гранями, будет переливаться ярчайшим светом. Он совершенно особенный ребенок. Я даже не понимаю, как вообще мог вырасти – учитывая, что Саша в детском доме с трех лет, – такой потрясающий мальчик» – именно так он о тебе и сказал. Это звучало так художественно, поэтично, что я запомнил всю эту фразу наизусть. Он подтвердил еще раз мое желание забрать тебя отсюда. И, что мне было особенно приятно, посчитал, что тебе подойдет именно такой опекун, как я. Он дал мне немало очень полезных советов по поводу тебя…

– А что он посоветовал?

– Ну, прежде всего, не отправлять тебя в школу в Австрии, что тебе будет намного лучше учиться пока в России. И еще – что ты очень скромный человек и иногда склонен умалчивать о своих проблемах и переживаниях. Он советует мне обсуждать с тобой все, даже мелкие вопросы, и всегда спрашивать твоего мнения. Ну, я, конечно, постараюсь.

– Спасибо. Но знаешь… Мне пока что, наоборот, даже нравится, что ты такой… ну… все решаешь сам за меня. И я понимаю, что так, как ты делаешь, – так правда намного лучше.

– Ну и хорошо! Похвалили друг друга. Но теперь я хочу побольше поговорить о тебе. Буду задавать вопросы. Мы же с тобой договорились, что не врем друг дружке. Поэтому у тебя есть право не отвечать мне, если мой вопрос кажется тебе нетактичным или слишком личным. Ты всегда можешь сказать мне, что не готов сейчас отвечать на этот вопрос или просто не хочешь, и совсем необязательно при этом что-то объяснять. В конце концов, мы знаем друг друга только два дня. Сегодня третий. Это ведь очень мало. Хотя, знаешь, мне почему-то кажется, что мы уже давно знакомы… просто ощущение такое.

– И у меня такое же ощущение. Просто с тобой как-то все понятно и несложно. Я даже не понимаю, почему мне так легко говорить тебе «ты». Спрашивай меня теперь ты.

– Извини еще раз, если мои вопросы тебя ранят, но есть вещи, которые мне просто необходимо знать. Скажи, ты помнишь свою мать?

– Почти нет… Когда она умерла, я был слишком маленьким. Когда-то у меня, кажется, была ее только одна фотография. Я ее смутно как-то помню. Но, кажется, она была красивая, и у нее такое доброе лицо; мне кажется, я похож на нее, а не на отца. Она умерла от болезни. Я спрашивал об этом отца, но он ничего толком не может объяснить. Он пьет… Наверное, у него уже совсем плохая память. Он вот и про меня забыл, уже год не приходит…. Но тогда он говорил, что она умерла от сердца. Болела. И вот… умерла… И фотографию я тоже потерял. Маленький тогда еще был, вот и задевал куда-то.

– Ты знаешь, где она похоронена?

– Нет, не знаю. Когда я был маленький, я вообще не хотел верить в то, что ее нет. Я не думал про кладбище никогда. А сейчас… Я и сейчас про него не думаю…

– У вас не было родни? Там… папины или мамины родители, твои тети, дяди, бабушки? Неужели тебя некому было забрать?

– Я не знаю. Наверное, некому. Отец как-то обмолвился, что мать нездешняя. Что она сюда приехала и вышла за него замуж. И что у нас никого из родни нет. Да я и не думаю никогда про родню. Если б у меня была хорошая родня – они бы хоть разок навестили бы меня за эти двенадцать лет. Значит, и нечего про них говорить. Знаешь… Я уже давно, ну, как вырос и стал понимать, что мать за мной никогда не придет, решил, что буду мечтать, что меня, может, какая другая семья к себе заберет… пусть и не родная… я всегда хотел дома жить, каждый день об этом думал, а потом уже и верить перестал в то, что кто-нибудь меня заберет к себе. И тут вдруг ты. Открытка пришла. Всего-то три дня назад. А все в моей жизни перевернулось; я пока никак к этому и привыкнуть не могу. Ночью вчера просыпаюсь – я вообще часто просыпаюсь ночью – и просто лежу, смотрю в окно, там у нас во дворе дерево, ну, помнишь?.. Под которым ты меня ждал в наш первый день? Я проснулся этой ночью и ужасно испугался… ну, что ты уедешь и больше не вернешься, и я тогда даже не знаю, как мне жить дальше. Так мне страшно и жалко себя стало, я даже хотел тебе эсэмэску послать, ты же мне много денег на телефон положил, но я потом решил, что не надо тебя ночью будить…

– Вот и зря! Мог бы и написать, я бы ответил. Пойми, Саша, если я буду твоим ну… ну, как отец тебе, то я обязан быть с тобой во всем – и когда тебе очень хорошо, и когда тебе плохо, страшно, больно. Родной человек для того и нужен ребенку, чтобы он всегда чувствовал себя защищенным от всех бед и страхов. Так что звони и пиши мне, когда я тебе нужен. Договорились?

– Да. Спасибо.

– Но учти. Если мы действительно семьей будем, то и я имею права тебе иногда жаловаться и искать в тебе сочувствие. Так что не удивляйся, если я тоже иногда буду тебе писать о своих проблемах и болях. Ладно?

– Да… конечно… пиши. Я вообще-то умею жалеть. Не смейся, но ты сейчас про Кирюшу говорил – я с ним часто наедине говорю, или мы просто молчим – и да: прав Игоряша: Кире очень трудно живется, но я не знаю, как ему помочь. Иногда он просто скулит, а я просто сижу и слушаю его, и ему становится легче. Я боюсь, что, когда ты меня заберешь, ему совсем не с кем будет даже поговорить по душам.

– Кирюша – это проблема, но у меня есть кое-какие решения. Давай об этом после поговорим, скоро ведь уже вечер, а у нас еще так много всего друг другу не рассказано. Я еще хочу тебя спросить про твоего отца. Он пил раньше? Когда твоя мать еще была жива? Или это он после ее смерти не смог с собой совладать?

– Я не знаю. И мне некому об этом рассказать, но, наверное, он тогда так не пил.

– Я не просто так о твоем отце спрашиваю. Просто боюсь… ну, ты, Саша, встань на мое место: вот все у нас, даст Бог, с тобой сладится, ты ко мне в Москву переедешь, будет у нас семья. А потом в один не прекрасный день приедет твой отец и захочет тебя вернуть. Ну, конечно, ты уже будешь скоро совершеннолетним, но зов крови, знаешь ли, тоже существует, и ты захочешь к нему, уедешь от меня – это, конечно, твое законное право, но мне-то как тогда быть?! Я же привыкну к тебе, даже и сейчас уже немного привык; мне это тяжко очень будет.

– Да что ты! Даже не думай об этом. Не нужен я ему. Да и он мне теперь не нужен. Никогда, никогда такое не может случиться. Поверь мне, поверь, пожалуйста! – Я сам не понял, как вдруг заговорил очень эмоционально и даже остановился напротив Евдокимофа, глядя прямо ему в глаза.