Игорь Сурков - Исчезновения в Гальштате

– А ты что, не читал его? – удивленно спросила меня библиотекарша. – Александр! Это стыдно, учитывая, что ты теперь им опекаемый.

Мне и правда как-то стало неудобно. Ведь мы три дня с ним говорили обо всем, а я ни разу даже не спросил про его работу… Как-то мне это даже в голову не пришло. Просто я был так поглощен тем, что со мной происходит, что не подумал о том, что для него работа, наверняка, очень важная часть жизни – а я, дурак, даже не поинтересовался ею!.. Надо обязательно найти где-нибудь в библиотеке его книги. Впрочем, если он современный автор, то их может и не быть там. Наверное, их можно купить в книжных магазинах, правда у меня денег нет… Может, мне с тех трех тысяч на телефоне как-нибудь обналичить? Нет, этого нельзя делать. Он же мне их положил на строго определенные нужды – связь с ним или с Григорием Ароновичем при необходимости. Не хочу его расстраивать. Пока просто хотя бы узнаю, какие в Новокузнецке его книги есть и сколько они стоят. Вот завтра же после уроков и мотанусь в центральный книжный, что на площади.

Вчера литературичка, объявляя результаты за сочинение, сказала, что «Белов на этот раз не порадовал глубиной мысли; я ожидала от него гораздо большего, особенно учитывая то, в какую семью он скоро направится». Я почти ликовал. Так я горжусь моим опекуном! Пусть хоть двойку влепит за сочинение, лишь бы мне еще услышать такие слова про моего Евдокимофа. Я, сам не знаю как, начал его про себя называть именно так. Я пока не могу называть его отцом даже про себя. Не потому что мне не хочется, чтобы он моим отцом стал, а только от того, что он ведь тоже пока очень осторожно называет меня не сын, а Саша. Но, наверное, это пройдет, когда я к нему домой перееду. Нет. К нам домой. Он именно так говорит. Ну, может быть еще немного сложно из-за того, что существует мой биологический папаша… Не хочу о нем думать, я хочу думать о хорошем – о том, как скоро я поеду в Москву, к моему Евдокимофу. И плевать мне, что он мне не родной. Главное, что он очень хороший, добрый и заботливый. И еще – он умный и талантливый. Про это все, кто его книжки читал, говорят. Надо все же как-нибудь мне их достать. Я уверен, что они интересные и мне понравятся. Библиотекарша говорила, что у него пьесы очень необычные, с захватывающими сюжетами и при этом – с глобальными смыслами.

А как изменились теперь мои мечты!.. Если раньше я грезил о каких-то абстрактных родителях, даже (почти как наяву) проигрывал в фантазиях конкретные случаи, где есть я и они, то теперь у моих фантазий появилась реальная основа, и теперь родители перестали быть безликими персонажами, которых невозможно описать. Теперь это конкретный человек в очках без оправы, с коротко подстриженными вьющимися каштановыми волосами, гладковыбритым загорелым лицом, с острым подбородком и с резко очерченным ртом. Или молодая девушка Анна с черноволосым мужем-итальянцем. И в моих мечтах теперь не просто абстрактный дом, город, мир. Теперь это Москва. Я смотрю ее картинки в интернете и верю, что скоро увижу этот чудесный город с широкой рекой, кремлевскими башнями и великолепным пятиглавыми соборами. И еще мы пойдем с Евдокимофым в Большой театр, и я увижу балет, и еще – в исторический музей… Я лазаю по сайтам, связанным с этим потрясающим городом, и поражаюсь тому, как там много всего: театров, выставок, бесконечный список музеев и нереальное количество мероприятий, которые можно увидеть. Мне кажется, что там можно жить всю жизнь и каждый день куда-нибудь ходить, и всегда будет что-то новое и интересное. Когда у меня в голове все как-то немного устоялось, я достал флешку, которую он мне дал, и, дождавшись, когда в компьютерном классе никого не будет, воткнул ее в системный блок. Я уже почти все, что на ней было, видел – тогда, в номере отеля, но в тот момент я находился в мощнейшем эмоциональном стрессе, и ничего не успел понять и запомнить. В тот момент все было одновременно: как он реагирует, впервые рассмотреть, что такое отель, мои безобразные ботинки, возьмет ли он меня?.. Это и многое другое лавиной кружилось у меня в мозгу и не давало возможности сосредоточиться на экране его планшета.

Теперь же я рассмотрел во всех деталях его московскую квартиру. Там было много всяких помещений и большая застекленная лоджия-терраса, откуда был замечательный вид на город. Было неясно, какой это этаж, но мне показалось, что не ниже десятого. Надо будет узнать у Евдокимофа про этаж, но как-то неудобно про это спрашивать. Подумает еще, что я интересуюсь его жилищными условиями. Нет, не стану спрашивать. Потом сам увижу. Но очень хочется, чтобы он жил повыше. Мне кажется, это очень здорово, когда в окно видно далеко и ты как бы живешь в воздухе… И все там было красиво и удобно и как бы не случайно. Как будто все специально заранее придумали и потом подбирали. Особенно тщательно он отснял комнату, которую приготовил для меня. Вернее, он еще не приготовил ее, а только решил обустроить, как он сказал, «для проживания в ней подростка». Мне, правда, показалось, что там и так очень хорошо. Даже отлично. Но Евдокимоф написал мне по электронной почте, что хотел бы, чтобы я обязательно принял непосредственное участие в ее обустройстве. «Это ж я для тебя делаю. Вот ты и решай, как и что в ней будет». Он предложил мне несколько вариантов стилевого решения и выслал по каждому варианту соответствующие картинки.

Тут-то я стал понимать слова Игоряши о том, что детдомовцу очень трудно сделать выбор. Ведь у него никогда не бывает ситуации, когда его спрашивают: «Чего ты хочешь?». Никто не спрашивает его, что он хочет кушать: то или это, какую рубашку тебе купить, на какой фильм пойдем в выходной и т.д. За тебя все уже решили. Обеденное меню составлено по плану, ботинки наденешь – какие тебе приобрели по разнарядке, в кино пойдешь со всем классом на тот фильм, на который кинотеатр презентовал бесплатные билеты для сирот. Поэтому-то и нет у детдомовца опыта выбора из множества вариантов. И при таком выборе он просто тонет, и не в состоянии принять никакого решения. Вот так у меня случилось и с выбором интерьера для моей будущей комнаты в Москве. Хорошо хоть Евдокимоф понял причину моих метаний и стал помогать мне сделать этот мой выбор. Он как бы стал сужать варианты. В результате я-таки пришел к решению. «Каюта на корабле» – это очень здорово! Ведь я же так мечтаю о путешествиях. Идея моего Евдокимофа была проста: мы будем с ним много путешествовать, и я буду наполнять свою комнату-каюту разными вещами, привезенными из поездок. Стены, мебель и пол, всякие там шторы и обивка кресла – все вписывалось в эту концепцию. Когда все было готово и Евдокимоф прислал мне фотки, я даже не поверил, что эта невероятной красоты комната предназначается для меня. Мне было как-то невозможно представить, что я буду за этим столом делать уроки, читать книжку, сидя в этом кресле, и спать на такой красивой резной кровати. Мне были просто очень интересны и приятны все эти хлопоты по обустройству дома, но я с трудом осознавал, что я делаю это для себя. Стены решено было до моего приезда ничем не украшать. Еще выяснилось, что у меня прямо к комнате примыкает своя отдельная ванная комната с душем, туалетом и красивым умывальником, который он называл мойдодыром. После ежедневных битв за умывальники в нашей группе, было просто невероятно, что весь этот санузел предназначается исключительно лишь для меня одного.