Павел Козлов - Каменное перо

Доменико не потребовалось много времени для того, чтобы склонить собрание на свою сторону. Головы закивали, перья зашуршали по бумаге, герцог был доволен, король призадумался. Час стоял поздний, и обсуждение решили отложить на завтра. Однако всеобщее настроение качнулось на светлую сторону – ведь после столь удручающего дебюта наконец появилась надежда на скорый и благополучный исход переговоров.

На следующий день сторона герцога неожиданно представила королю проект соглашения, что, с учетом всех предшествующих замечаний, ясно и лаконично постулировало основные идеи Доменико. Стало очевидно, что юноша не сидел сложа руки и еще за некоторое время до отъезда своей делегации из герцогства набросал основные положения этого документа. Природная скромность не позволила ему поделиться своими соображениями раньше, однако сейчас, воодушевленный вчерашней реакцией переговорщиков, он не спал всю ночь и придал соглашению законченный вид.

Королевские юристы тут же принялись хлопотать над бумагами, а сам монарх, поглядывая через их плечи, о чем-то напряженно размышлял, поглаживая рукой подбородок и покачивая головой.

Внезапно он подошел к Принцу и отвел того в сторону.

– Ты не видишь подвоха? – спросил он. – Все получается слишком ладно. Я не могу поверить, что нас не хотят обвести вокруг пальца.

– Мне нужно посмотреть на документ, – сухо ответил Принц.

– Вчера ты услышал все, что нужно, – возразил его отец. – Едва ли там написано нечто принципиально новое. Мои советники тоже не видят препятствий для завершения сделки. Скажи, ты не видишь изъяна?

– Пока нет, – сказал Принц, всей душой желая отчего-то, чтобы изъян непременно был, и чтобы нашел его именно он.

Король мягко дотронулся до его руки, кивнул и вернулся к юристам. Так начинался этот день. А вечером предстоял бал.

Но еще до вечера Принц успел испортить все.

В старомодном замке, даже в наше просвещенное время, непременно должен быть шут. Никто (и уж тем более не Принц) не помнил, откуда Батафи появился при дворе. Он как будто бы был здесь всегда; его всегда одинаково не любили, его продолжали терпеть, его избегали – одним словом, Батафи был вечен. Вспоминая о нем, Принц неизменно корил себя за то, что не распознал его раньше. Напрасно – не зная всего, что открылось ему потом, Принц ни за что не разглядел бы в неприглядном, неказистом шуте неудачную сказку.

Шут всегда был нигде и неподалеку – он видел, как баронесса передавала записку своему любовнику, слышал, как зарождались ссоры, наблюдал за тем, как расцветала клевета и как множились сплетни. Он был по-собачьи предан королю Рихарду и всегда первым делом спешил к нему со своими чудесными открытиями. Король привык полагаться на него больше, чем на всю тайную канцелярию – удачливость и достоверность Батафи не вызывали сомнений, и неудивительно, что его серый в черно-белую шашечку костюм, его помятый колпак с давно отрезанными бубенчиками и его абсурдный багровый, почти что черный плащ прослыли в глазах многих предвестником неприятностей.

Поэтому никто не удивился, когда Батафи стал единственным свидетелем одного любопытного происшествия.

После обеда Принц, скитаясь по замку, забрел в Галерею. День выдался пасмурным, и свет, едва пробиваясь сквозь тучи, лениво просачивался сквозь круглое окно в куполе. Четыре коридора под прямыми углами разбегались в стороны из центрального зала; сквозь сумрак на Принца со стен зала смотрели портреты великих королевских предков. Коридоры предназначались для менее значимых особ и пейзажей, но именно эти картины Принц любил больше всего. Он с трудом запоминал деяния великих королей прошлого, но дремучие, полумифические образы давно забытых людей влекли его куда больше. Он прошел вглубь одно из коридоров и в который уже раз неожиданно для себя засмотрелся на один такой портрет. Выступая из мрака едва освещенной стены, картина завораживала. Тени зловеще оседали на и без того устрашающий лик давно усопшего князя, придавая его воинственным чертам потусторонний, загробный вид. Его крупные бледные пальцы сжимали рукоять двуручного меча, неожиданно мелкие очи взирали из-под густых бровей, лоб испещряли морщины.

Из центрального зала донеслись приглушенные голоса. Двигаясь, как во сне, Принц заставил себя оторвать взор от страшного полотна и направился обратно ко входу в коридор. Ему почудилось, что голоса могли принадлежать людям из другой эпохи – обитателям фамильных портретов. А может быть, то были их призраки – беспокойные души, критикующие работу безымянных художников. А может быть… Но нет. Это была Изабелла. Изабелла и бесконечно талантливый, не по годам одаренный Доменико. Принц застыл у входа в зал.

Они стояли чуть поодаль, между двумя постаментами с вазами работы древних китайских мастеров, и не замечали его. Изабелла что-то объясняла ему, и он кивал – сначала серьезно, а потом все более воодушевленно, пока наконец на его бледном лице не расцвела теплая, сдержанная улыбка. И она улыбалась ему в ответ. Улыбалась так, как еще никогда не улыбалась Принцу – улыбалась всем сердцем.

Земля чуть не ушла у него из-под ног, и Принц вынужден был облокотиться о стену. Доменико взял ее руки, нежно прижал их к своей груди, встал к ней еще ближе. Их шепот становился невыносимым.

Принц пробудился от оцепенения. Черная злоба толкнула его из укрытия, и он предстал перед ними во всей гордости своего гнева.

Изабелла посмотрела на него непонимающе, с вызовом, и ничего не сказала, как будто ей нечего было стыдиться. Доменико от неожиданности резко вдохнул и отпустил ее руки, немного отступая от девушки.

Принц рассмеялся ей в лицо. Рассмеялся так, как могут смеяться только безумцы, рассмеялся с одержимостью осужденного, узнающего свой приговор. Доменико вздрогнул, а потом сделал шаг вперед и встал перед Принцем. Их взгляды встретились. Принц возненавидел его всей душой —человека, который за два дня украл у него все.

Недавние унижения вспыхнули одним багровым пятном, мир перевернулся, и неистовая черная муза с упоением толкнула Принца навстречу судьбе. Он сам не заметил, как выхватил свой декоративный кинжал, и холодная сталь слабо замерцала в тусклом свете Галереи. Доменико отпрянул в неверии, отчаянно укрывая Изабеллу своим телом. Его глаза расширились от ужаса. Принц, осознав, что натворил, и скорее почувствовав, чем поняв, что соперник видит в нем настоящую угрозу для своей возлюбленной, издал сдавленный клич отчаяния. Его рука сжала рукоять с демонической силой, колени задрожали. Доменико тоже потянулся к поясу. Изабелла, увидев это движение, вскрикнула и попыталась остановить его, но тот ловко извернулся и, продолжая одной рукой увлекать ее за собой, принял оборонительную стойку с рапирой наготове. По щекам Принца текли слезы. Пути назад уже не было. Он сделал один неловкий шаг вперед, не представляя, что будет делать дальше. Доменико среагировал, резко ушел вправо, задел китайскую вазу, та накренилась… и с какой-то невероятной неповоротливостью начала заваливаться вбок…