Павел Козлов - Каменное перо

Время замерло.

Принц видел вазу, что словно заледенела посередине падения. Он видел Доменико, застывшего с изумленным взором глубоких немигающих глаз. Он видел Изабеллу, которая скорчилась на полу, обхватив руками голову. Сдавленные рыдания сотрясали ее тело. Он видел все, но не мог пошевелиться.

Понемногу Изабелла успокоилась. Ее руки скользнули вниз, она неуверенно поднялась и, удивленно посмотрев на вазу, словно невидимые слуги только что принесли ее в зал и оставили в таком неестественном положении, аккуратно поправила ее. Не обращая внимания на мужчин, она плавным движением расправила полы своего платья и села между ними. И Принц, и Доменико по-прежнему не могли пошелохнуться. Изабелла подняла голову и закрыла глаза, что-то прошептала, взмахнула рукой, и оцепенение отпустило. Оба обессиленно повалились на пол. Два клинка зазвенели о мрамор и застыли в стороне.

Принц не мог поднять головы. Он даже не попытался встать, он просто сидел и ждал.

– Вставай, – шепнула герцогиня, и Принц знал, что она шепчет не ему.

– Вставай, прошу тебя, – повторила она, и Принц вторил про себя ее просьбе, моля бога лишь об одном – остаться одному на холодном мраморном полу сумеречной галереи.

Прошла вечность, прежде чем их неуверенные шаги стихли в тишине коридора. Неуверенно, боясь звона собственных мыслей, он посмотрел перед собой, а потом еще выше. Достаточно высоко, чтобы увидеть, как за углом мелькнул и скрылся багровый плащ.

Принц не мог, не имел права опоздать на бал, и потому он пришел вовремя. Его взгляд блуждал сквозь толпу, страшась и одновременно желая увидеть Изабеллу, а затем и его, своего вновь обретенного врага. Оба были здесь, и Принц невольно выдохнул с облегчением. На одно нелепое мгновение ему даже подумалось, что все еще можно исправить, стереть, позабыть. Это было особенно легко, потому что ничего больше ему не оставалось.

После нескольких танцев Принц, двигаясь механически и неуклюже, предпочел слиться с толпой и наблюдал за Изабеллой. Она была учтива и естественна, и лишь только едва заметная задумчивость выдавала в ней следы недавнего потрясения. Она была так прекрасна. Час назад казалось, что жизнь закончена, а сейчас он готов был уверовать в то, что мир можно было снова наполнить смыслом. Одна улыбка… нет, пусть даже одно слово, пустое, незначительное, банальное и простое – и он исцелится, он поверит в прощение, и в небо, и в жизнь. Двигаясь, как во сне, он стал протискиваться в ее направлении. Доменико не сводил с него глаз, но Принц притворился, что не замечает – он шел за своим спасением. Он дошел до нее и замер, безуспешно попробовал улыбнуться, посмотрел перед собой в пол, поднял на нее глаза и почувствовал, как по щеке растекается жар. По левой щеке.

Это ее рука скользнула вверх, и пощечина неуклюже, как будто извиняясь, звякнула на весь тронный зал. Гости замерли, музыка издала несколько неуверенных аккордов и смолкла, все взгляды устремились на них.

Принц безмолвствовал. Герцогиня, одарив его истерзанным взглядом, развернулась и выбежала прочь, пряча лицо в ладонях. Гости посмотрели ей вслед с неуверенным сочувствием. Где-то на другом конце залы нахмурился герцог Арчибальд. Король все видел и не знал, как это истолковать.

Спасая положение, музыканты в едином порыве ударили смычками по струнам, и гости снова ожили, не скрывая своего облегчения. Только герцог продолжал хмуриться, а король по-прежнему задумчиво поглаживал бороду, стоя в стороне от толпы.

– Ну и ну, бедняга Принц! – раздалось откуда-то снизу.

Все еще чувствуя огонь на своей щеке, принц ошарашенно посмотрел вниз. У его ног притаился придворный шут, который елейно заглядывал Принцу в глаза и неопределенно улыбался.

– Бедный, бедный наш наследник! Сердечко разбилось! Разбилось, от одной пощечины!

– Поди прочь, Батафи! – жалко попросил Принц.

– Не пойду! – тряхнул несуществующими колокольчиками шут, протестующе взмахнув алыми рукавами своего нелепого балахона. – Не пойду, пока не расскажу тебе секрет!

– Мне нет дела до твоих шуток, – прошипел Принц, вновь отдаваясь своей черной музе и замечая, что недавно покинувшие его взгляды удивленно заскользили обратно. – Просто уходи.

– Не бойся, милый Принц, – заверил его шут, – я нашепчу! Шептун Батафи знает правду! Никто не услышит!

И Батафи подпрыгнул на месте, распрямляясь в полный рост и при этом едва доставая Принцу до груди, и ухватил наследника за плечо, притягивая его к себе.

Не желая устраивать сцену, Принц поддался, морщась и незаметно стараясь высвободиться. Но Батафи уже шептал:

– Ведьма!.. Ведьма!

– Кто? – удивлено переспросил Принц, забывая на секунду о сопротивлении.

– Изабелла! Изабелла – ведьма! Не плачь по ней, бедный Принц! Она нечиста, она коварна!

– Ты говоришь ересь! – вскипел Принц и, схватив Шептуна Батафи за грудки, притянул его к себе. Перед внутренним взором его возникла китайская ваза, противоестественно балансирующая на самом краю постамента.

– Как смеешь ты оскорблять знатную особу, – озираясь по сторонам, процедил Принц и, с отчаянием замечая, что всеобщее внимание снова притянулось к нему, поставил шута на пол.

– Нет пути назад, Бедный Принц, нет! – залепетал Батафи. – Она отказалась от тебя, отказалась! Почему бы людям не узнать правду? Почему бы не нашептать им, всем и каждому, правду про то, что тебя невзлюбила ведьма?

Батафи сощурился и снова прильнул к уху Принца.

– Вы пригрели змею на груди, пустили ее в замок! – вкрадчиво продолжал нашептывать шут. – Богомерзкая, вероотступница, еретичка! Темные дела творятся в ее чертогах; она околдовала тебя, опутала, проснись и распахни очи – она ведьма, ведьма! Ты чуть было не вывел ее на чистую воду, ты ведь даже обнажил сталь, но она тут же тебя опередила, она не поддалась, она околдовала тебя! Ах, бедный, бедный Принц! И нет пути назад… Нет, нет, нет…

– Прочь!– взревел Принц, давясь отвращением и обидой. И шут Батафи и вправду заковылял прочь, подпрыгивая на одной ноге и бормоча на ходу себе под нос:

– Ведьма! Ведьма! Изабелла – ведьма!

Добравшись до короля, он плюхнулся на колени и, ударяясь головой о пол, застонал высоким голосом:

– Сир! Сир, помилуйте раба вашего, простите меня, сир!

– Что стряслось, шут? – отсутствующе вопросил король, который был еще немного не в себе. Вокруг него и шута образовалась почтительная пустота, которую, несмотря на всеобщее любопытство, никто не решался заполнить.

– Мое сердце разрывается оттого, что я приношу вам дурную весть, но долг не дает мне поступить иначе!

Король повел одной бровью, продолжая смотреть в никуда.

Батафи вскочил на ноги и доверительно сообщил монарху: